Глава 1
Госпожа де Монтессон и госпожа де Жанлис подстрекают герцога Орлеанского и его сына к бунту
Огонь, пылавший в потаенных местах этих двух женщин, зажег факел Революции.
Жюльен Дарбуа
В десять часов утра 2 мая 1766 года к домику привратника Пале-Рояля подошла, покачивая задом, как это было принято делать в свете, молодая танцовщица театра «Гранд-опера» Розали Дютэ. Ей было пятнадцать лет от роду, у нее были лукавые глаза, белокурые волосы, очаровательная улыбка и энергично устремленная в будущее грудь.
— Господин герцог Орлеанский ждет меня, — сказала она.
Ее провели во дворец, и она была немедленно принята герцогом. Усадив посетительницу, он в течение нескольких минут с нескрываемым удовольствием разглядывал ее.
— Так вот, мадемуазель, — промолвил он наконец, — разрешите объяснить вам, почему я взял на себя смелость пригласить вас сюда. Друзья очень расхваливали мне ваши чары и определенные способности, которые, как мне кажется, позволяют вам быть идеальной партнершей в некоторого рода играх.
Розали была явно польщена.
— Монсеньор, я была бы очень счастлива, если бы вы смогли получить какое-нибудь удовольствие от моей ничтожной персоны…
Герцог улыбнулся:
— Речь в данном случае не обо мне, — сказал он, — а о моем сыне, герцоге Шартрском, который сильно меня беспокоит. В свои восемнадцать лет он все еще невинен и, кажется, ничуть от этого не страдает. Он апатичен, ко всему безразличен и так мало интересуется женщинами, что мы все со страхом думаем, уж не получает ли он удовольствия от запрещенных развлечений…
Такая возможность действительно очень беспокоила герцога. Он боялся, что сын его пойдет по той кривой дорожке, по которой в свое время пошел его прапрадед, брат Людовика XIV. Поскольку этот предок до сих пор был позором всего семейства.
Розали Дютэ начала понимать, что от нее требовалось. Она стала слушать более внимательно.
Герцог между тем продолжал:
— Зная о вашем исключительном таланте, я подумал, что вы сможете оказать нам большую услугу и навсегда приобщить моего сына к прелестям вашего пола…
Молодая танцовщица, как, впрочем, и все артистки нашего великого лирического театра, была весьма искушенной по части любовных игр[2]. Она согласилась взяться за это дело и пообещала сделать все, что от нее зависит.
— И когда же мне надо будет начать?
— Сейчас же.
И герцог Орлеанский велел позвать сына.
— Я оставлю его с вами наедине. Он ничего не знает о моих намерениях, поэтому его поведение будет вполне естественным. Заставьте же дрожать каждую клеточку его тела, и я докажу вам, что никогда не был неблагодарным человеком.
