«Вчера у меня было больше сил, нежели сегодня, поскольку вчера я видела Вас и мы были вместе. А теперь Вас нет со мной! И я больше не могу быть с Вами рядом, в Ваших объятиях… О, дитя мое, сердце мое, для того, чтобы любить друг друга с такой страстью, чтобы целиком отдаваться ей, надо быть уверенным в том, что мы никогда не расстанемся более чем на два дня… Прощайте же, любовь моя! Кстати, который сейчас час? Вы это знаете? Какие мгновения Вам это напоминает?..»[18]
И тогда Филипп, так же сильно опечаленный, как и его любовница, сделал то, чего никак нельзя было ожидать от принца крови: татуировку.
Узнав, что ее имя под маленьким сердечком было выколото на руке герцога Шартрского, молодая женщина разразилась рыданиями. Тронутая таким знаком любви, она сразу же пожелала сделать то же самое, что и ее любовник. Взяв остро отточенный нож, она выбежала в сад, засучила рукава и, поскольку хотя и была темпераментна, но достаточно разумна, вырезала ножом имя Филиппа… на стволе дерева…
После чего написала своему любовнику:
«Ах, любовь моя! Я не могу любить по-настоящему, как любите Вы! Вы — единственный предмет всех моих чувств и всех моих помыслов… Я испытываю к Вам больше доверия, чем когда-либо могла внушить дружба… Повторяю Вам: у меня есть только одна мысль, одно единственное желание — это Вы, всегда Вы…»
А в этот самый момент Филипп рыдал, читая книгу, которую прислала ему его подружка.
«Ничто не доставляет мне большего наслаждения, чем это, — писал он. — Перечитав ее еще раз, я снова плакал. О, любовь моя! Мое дорогое дитя! Нет никого нежнее и милее Вас…»
В то время как госпожа де Жанлис надежно удерживала герцога Шартрского в своих цепких объятиях, госпожа де Монтессон продолжала прилагать усилия к тому, чтобы выйти замуж за герцога Орлеанского, и в апреле 1773 года добилась своего… Хотя свадьба эта по указу короля держалась в тайне, члены старого парламента были очень рады этому: им удалось окончательно привлечь на свою сторону Орлеанскую семью…
Летом следующего года этим господам пришлось, правда, пережить несколько тревожных моментов. Дело в том, что герцог Шартрский отказался жить в Пале-Рояле, где Мария-Аделаида, оплодотворенная водами Форжа, в ожидании рождения ребенка капризничала самым невыносимым образом по любому поводу. Доведенный до отчаяния поведением жены, герцог переселился в деревушку Муссо — или Монсо, — располагавшуюся неподалеку от селения Терн. Там, вдохновленный видом недавно разбитых садов дворца Тиволи, Филипп заказал архитектору Кармонтелю сооружение огромного парка с горными утесами, озерцами, коринфскими колоннами и даже с искусственной рекой.
