Гроб везли на телеге, потому что расстояние от Зацепинского дома до кладбища было не менее трех километров.
Андрей не увидел Федора в процессии и оглянулся. Его ослепило солнце. Оно светило в спину идущим на кладбище людям и, значит, освещало открытый гроб. «Словно бы для того, — подумал Андрей, — чтоб Петро в последний раз полюбовался красотой ясеневского неба».
Обидно было за короткую человеческую жизнь, когда так богата природа красотой — неистребимой, доступной всем, — живите, люди, хоть по тысяче лет, и красоты этой не убудет, хватит на всех.
Больно кольнуло у Андрея в груди. Но он не отвернулся, продолжал, сощурившись, вглядываться в толпу. И увидел наконец Федора. Он шел рядом с полной русоволосой женщиной, которая, как Павла, покрылась чуть ли не до бровей черной шалью, чтоб как-то спрятать свою женскую красоту, тот же дар природы, но во всем ее облике, в ее походке, в осанке, во всех самых незаметных ее жестах — она тихо переговаривалась с Федором — все легко замечали, до чего прекрасна эта не совсем уже молодая русская крестьянка. Андрей удивился: кто это? Но быстро понял — Марьюшка! Та самая, из Лобановки!
«Федя, Федя, — подумал Андрей, — и столько лет ты искал замену своей любви…»
Мирон Миронович легонько подтолкнул Андрея локтем.
— Кого ищешь?.. На ноги хоть не наступай.
Андрей промолчал.
— Корреспондент из газеты приехал, — опять прошептал Мирон Миронович. — И председатель — бросил совещание, прискакал.
— Ну и что?
— Митинг надо провести на кладбище. Фронтовика хороним. А старик уперся — ни в какую.
Андрей не понял.
— Какой старик?
— Да Семен Никифорович. Не надо, говорит, слов — и все тут. И Соломка его поддерживает: «Мы не власти, чтоб митинговать».
Андрей глянул на стройную Павлу, на уверенно шагающего, но все-таки сгорбившегося Семена Никифоровича, помолчал, подумал и сказал:
— Знаешь, Мироныч, не будем перечить старикам. Их воля…
На этот раз Мирон Миронович промолчал. «Победа принадлежит всем, — неожиданно подумал Андрей. — Чего тут в самом деле митинговать».
В последние минуты перед тем, как должны были закрыть гроб, Андрей глянул на лицо Петра. Думал, скажет: «Прощай, друг», громко, не стесняясь молчащих рядом людей. А не вышло слов. Увидел неизменившиеся черные с изломом брови и не поверил, что Петр мертв, что сейчас его накроют крышкой, опять заколотят гвоздями и опустят навсегда в могилу. Не поверил.
Федор, держа с кем-то на пару крышку, плечом отстранил от гроба Андрея. Чуть отойдя, Андрей выпрямился и увидел Люду. Лицо у нее было бледное, цвета хорошо выбеленного полотна. Рядом с ней стояли какие-то незнакомые люди, казалось, не понимающие, что происходит, моргали глазами.
