Наконец вечером 1 марта взволнованный часовой шепнул ему:
— Государь убит!
Грозная «Народная Воля» нанесла страшный удар, но тотчас сама зашаталась под ударами правительства. Одна за другой записки стали приносить Нечаеву известия об арестах и провалах народовольцев. Уже арестованы Перовская, Желябов. Бегут из Петербурга, спасаясь от жандармов, уцелевшие пока народовольцы.
Нечего и помышлять о помощи с воли. Организация разгромлена. Это понял Нечаев. Он делился этим с Ширяевым, и к их тревогам о собственной судьбе прибавились опасения о судьбах партии и революции.
В это время заболел Ширяев. Равелин сделал свое привычное дело. Сырость выпила румянец щек, плесень потушила блеск глаз, тяжелый низкий потолок согнул спину. Ширяев стал кашлять, метался ночами в поту, и с каждым утром вставал все более слабым. Нечаев узнал от часовых о болезни Ширяева. Неужели уйдет от него и этот последний друг!
Умер старый комендант Петропавловской крепости, и появился новый — бездушный зверь Ганецкий. Он понял дух нового времени.
«…Прежде мне позволяли выходить подышать чистым воздухом два раза в день. Теперь мою прогулку сократили с двух часов до 20 минут. Мало того, меня по целым неделям совсем не выводят из душного каземата, в котором Ганецкий даже приказал заделать душники, будто с целью лишить меня возможности достать сажи для составления чернил. Верхнее стекло оконной рамы у меня было чистое, позволявшее мне видеть клочок неба. Нужно знать ужасы долголетнего одиночного заключения, чтобы понять, какую отраду доставляет узнику вид проходящего облака и сияние звезд ночью… Ганецкий приказал выбелить стекло…»— писал в своих уже не частых письмах на волю Нечаев.
Так прошла весна 1881 года. Проходило лето, и каждый уходящий день больно отзывался в сознании Нечаева. Он напрасно терял самое удачное для побега время. Усиливались строгости в равелине. Со дня на день могли напасть на след нечаевской организации. Приближалась зима, а тогда — без связей, без помощи — не бежать.
В тяжелом раздумье проводил Нечаев потускневшие дни. 16 августа рано утром шепотом подозвал его часовой. Без прежнего радостного нетерпения, а с тяжелым предчувствием, — он привык уже к дурным вестям, — подошел Нечаев к глазку.
— Друг твой… умер.
Тогда Нечаев решил, наконец, бежать без чужой помощи.
Под матрацом тюремной койки лежала солдатская одежда. Настала новая зима. Нечаев снова лихорадочно заработал. Каждый солдат получил свою роль. Был назначен день. Все было готово к побегу. Предусмотрено. Через несколько дней настанет назначенный час. И Нечаев окажется на свободе.
