Калькуляция себестоимости продукции — несложная задача, но не под женские всхлипы. Под музыку горя все становится невыносимым. Заразительная печаль хуже любой болячки, и только зудит, зудит под ребрами до ломоты в напряженных плечах. Верона поила слезливых дам, провожающих Кирюшу чаем с ромом. На столе Оксаны стояла фотография сына с черной рамкой, а в рукаве постоянно прятались таблетки. А он был похож на маму: белокурый с яркими голубыми глазами. Посеревшая от горя блондинка рядом со светлым изображением дарила невыносимый контраст. Ведьма молилась, чтобы время среди людей иссякло скорее и отправилось к предкам дымком на истлевшей свече.
Приблизившись к двери родной квартиры с лестницы, Верона поняла, что внутри стоит ор и ругань. Отчетливо слышался низкий и звонкий голос разъяренного джинна, какой-то грохот, метания по квартире… Верона напряженно оглянулась, не собирается ли возмущаться никто из соседей? И открыла дверь, боясь увидеть последствие очередного торнадо с игривым именем «Шахрур».
Однако следов погрома внутри не нашлось. Разве что посреди коридора валялась смятая футболка, в которой Шахрур ходил все эти дни, зато грязная одежда Исмаила — исчезла. Да еще настежь открыта была дверь в ванную, а возле порога рассыпалась пригоршня белого порошка.
— Ты пыльный меховой мешок! Это я здесь гость, а ты — отвратительный хозяин! Не много я от тебя просил, так ты… Пожалуюсь ведьме, чтобы она не оставляла тебе еды! — доносились из гостиной перемежающиеся с арабской бранью возмущенные возгласы.
Бросившись на помощь, Верона и вовсе стала свидетельницей весьма странной картины. Шахрур на первый взгляд попросту тронулся умом: мокрый, растрепанный и голый, придерживая на бедрах полотенце, он стоял посреди комнаты и кричал на сжавшуюся под подоконником батарею. Ведьма потупила взгляд, уставившись на босые пятки и трогательную лужу воды вокруг них.
— Ты с ума сошел? На кого кричишь? — возмутилась Верона, прикрывая ладонью лицо. От напряжения длинные ногти впились в висок.
Шахрур резко развернулся. Его лицо, как и жилистая шея, были красны от злости, а развитая грудь тяжело ходила, качая воздух для гневных тирад.
— Я сумасшедший? Да это все он! Я попросил его — помочь! Мне нужна чистая одежда! А этот драный кот… — захлебнулся джинн, тыча пальцем в тот же пустой угол, с которым только что пререкался.
— Я не вижу… Как ты… — оправдалась Верона, пряча глаза пуще прежнего. Джинн явно не стеснялся наготы. Зато ведьма — еще как! — Ты про домового? Он не любит гостей. Он тебя обижал, пока меня не было?
