— Хочу… Только не знаю, сможете ли вы мне помочь…
Снова я рассказывал свою историю. Снова передавал образ Андриса — передавал не всем, конечно, на всех не хватило бы никаких сил. И так много их выпили из меня по дороге тени.
— Нет, не помню такого, — помотал головой Аид, — передо мной он не представал точно.
— У нас в списках тоже его нет, — кивнули Минос и Радамант.
— Да нет, был он, был, — это подала голос Эмпуса, — я видела его, как он пил из Леты. Много пил, жадно. Смешной такой…
Пытался найти забвение. Нашёл ли?
— Но сейчас его здесь нет, явно. Мы бы знали.
Значит, не нашёл. И здесь не нашёл. Отправился дальше. И мне надо отправляться.
— Тогда… Тогда у меня ещё такая проблема есть. Мне нужно масло…
— Масло — пожалуйста, — Персефона протянула мне незажжённую лампу, — если мало, могу дать ещё…
— Да нет, мне… не такое масло…
Как им объяснить? Танталу и Сизифу, Медее и Клитемнестре я уже много рассказывал о своём мире, о механизмах и принципах их работы. Но повторять сейчас всё то же самое у меня не было ни времени, ни, в общем-то, желания.
— Возьми-возьми, это подойдёт.
— И от меня вот ещё возьми, — Геката протянула ко мне ручищу с зажатой в ней веткой, — это лавр, им у нас украшают головы победителей. Правда, ты ещё не победитель, поэтому и даю я тебе не венок, а только веточку. Но уж ты постарайся победить!
— Да-да, обязательно найди этого юношу. Вовек не забуду, как стоял он и пил из Леты… Впервые жалость тронула моё сердце…
Граница этого мира — Стикс, но если я поплыву в лодке Харона, то ведь вернусь в мир живых, а это мне ещё рано. Поэтому я начертил в воздухе лавровой веточкой тот самый иероглиф. И вышел из царства Аида так же легко, как выходят из тени на свет.
Всю дорогу до аэроплана я думал о Гиацинте. О том, возможно, единственном, которому милость Аида всё равно не в силах помочь…
Плоть? Плоть он обрёл сам. И хотя, возможно, теперь ему будет ещё легче лепить эту скульптуру, тоска-то его, мука его не прекратится. Друга ему не вернёт и сам Аид.
Мне вспомнился мальчик из самых древних, тоскующий о солнышке. Может быть, в каждом из миров есть такой вот, кому мир этот тесен, кто никогда не найдёт в нём утешения, не обретёт загробного воздаяния — все милости и награды для них ничто, а муки они устроят себе сами.
Ещё несколько раз я снижался, завидев внизу потерянно бредущие фигуры. Но Андриса среди них не было.
— Что это за мир? — спрашивал я у измождённых, одетых в грязные рубища людей, чаще мужчин, чем женщин, бредущих куда-то без цели или сидящих на земле, обхватив косматые головы.
