— Так, Ирэн, — сказал он очень серьезно, но голос его, как назло, дрожал, — наверное, тут закралась какая-то серьезная ошибка. Почему бы тебе самой мне не рассказать, что случилось?
— А что тут такого, мистер Барнс? — спокойно ответила я. — Не думаю, что тут может какая-либо ошибка: я развелась, как раз сегодня.
— Но… но… это правда твоя вина? Это правда случилось из-за тебя?
— Ну, если тут речь может вообще идти о вине… Я люблю Джеральда фея, вот и все.
Его лицо сперва покраснело, затем побелело. Прошла пара минут, прежде чем он снова заговорил.
— Ты… ты больше не любишь собственного мужа? — наконец пробормотал он.
— Это Генри Стеффорда? Он мне больше не муж… И нет, я его не люблю.
— Ирэн… — начал он спокойно, и в его голосе зазвучали нотки странной торжественной мощи, — Ирэн, это ложь. Я расскажу всем, что ты не могла так поступить.
— Ну, я же не святая.
Он отшатнулся назад и с каким-то сожалением тряхнул седой головой.
— Ирэн, — снова обратился он ко мне, и его голос зазвучал так, будто он подавал прошение, — ты не могла обменять своего мужа на того заносчивого сноба!
— Но я это сделала.
— Ты, Ирэн, правда ты? Я в это не могу поверить!
— Ну и не надо. Кому какое дело?
Это было уже слишком. Он поднял голову.
— Тогда, — он стал говорить очень медленно, — мне больше нечего сказать тебе… Прощай, Ирэн.
— Пока-пока! — ответила я, надев маску из безразличия и надменности.
Я провожала его, глядя ему вслед сквозь толстое стекло окна. Его старческая фигура казалась издали еще более согнутой и грузной, чем обычно.
— Прощайте, мистер Барнс, — прошептала я. — Прощайте и простите.
В тот день, последний день, который я провела дома, я встала поздно. Когда дома наконец все стихло, я бесшумно спустилась вниз. Я подумала, что завтра уже не успею попрощаться с Генри, а потому лучше сделать это сейчас. Я осторожно приоткрыла дверь в спальню — он еще не встал. Я вошла, слегка отодвинула край занавески, чтобы разглядеть его. Я стояла у его кровати, той, что когда-то была и моей тоже. Я смотрела на него, на его лице застыло выражение спокойствия и безмятежности. Кончики его длинных темных ресниц неподвижно покоились на щеках. Его красивые губы казались вырезанными из мрамора, бледные в темноте. Я не осмелилась прикоснуться к нему, но медленно и осторожно положила руку на подушку рядом с ним.
Потом я наклонилась к кровати. Если бы я поцеловала его в іубьі, то он бы проснулся. Поэтому я просто бережно взяла его за руку и прикоснулась ею к своим губам.
