— Не печальтесь, миссис Стеффорд, — сказал он. — Мне кажется, это к лучшему.
— Да, мистер фей, к лучшему, — ответила я.
Мы вернулись за стол и закончили наш ужин в тишине и спокойствии. Сознание мое прояснилось, и я разговаривала с ним, улыбалась ему и флиртовала по-настоящему изящно и без тени иронии. Он был очарован и вскоре предпочел забыть о той сцене, что я устроила. В половине одиннадцатого я попросила его проводить меня до дому. Он был без сомнений расстроен, что наша встреча окончилась так скоро, но ничего не сказал и с достоинством подвез меня на своем автомобиле до двери.
— Скоро ли мы встретимся снова? — спросил он, взяв меня за руку.
— Скоро, очень скоро… и будем видеться часто, — ответила я, и он уехал абсолютно счастливым.
Я вошла в квартиру и замерла, простояв так некоторое время… не могу даже вспомнить, как именно долго. Дело было сделано…
Я вошла в кабинет Генри, увидела валяющиеся на полу бумаги, подняла их и положила обратно на стол. Стул был отодвинут на середину комнаты, и я придвинула его обратно. Разложила по местам подушки на его диване, сложила в одну стопку все его графики и чертежи, разбросанные на столе. Его линейки, циркули и другие принадлежности были разбросаны по всей комнате. Их тоже сложила ему на стол. Развела огонь в камине… В последний раз я могла сделать для него что-то из того, что делает жена для мужа…
Когда все вещи в конечном счете были разложены по своим местам, я подошла к камину и села возле него на пол. Кресло, в котором обычно сидел Генри, стояло неподалеку, и там же лежала подушка, на которую он обычно клал ноги. Я не осмелилась сесть в кресло, а просто легла на пол и положила голову на подушку. Поленья потрескивали в камине, освещая пол в темноте мягким красноватым цветом, и слегка потрескивая в ночной тишине. Я лежала неподвижно, прижавшись губами к подушке…
Я мигом вскочила, когда услышала, как ключ поворачивается в замочной скважине входной двери. Я вышла в гостиную и встретила Генри, который был невообразимо бледен. Он даже не посмотрел в мою сторону, снял свою шляпу и пальто и повесил их на вешалку. Затем направился в свой кабинет и, поравнявшись со мной, кинул на меня многозначительный взгляд. Он вошел в комнату первым, я за ним.
Некоторое время мы молчали. Затем он заговорил, сурово и холодно:
— Ты мне что-нибудь собираешься объяснить?
— Мне нечего объяснять, Генри, — ответила я, — ты сам видел.
— Да, видел, — сказал он.
