Матильда на мгновение замирает, а после бросает косой взгляд на меня. Такое ощущение, будто меня колют спицей — взгляд холодный и неприятный. Потом мачеха косится на дочерей, которые терпеливо и молчаливо (что на них не похоже) ожидают своей очереди.
— Посмотрим, — цедит сквозь зубы Матильда. — Отнеси платье в мою комнату.
В комнате не осталось ничего, что напоминало бы о том, что прежде здесь жил папа. Нет ружья на стене, из которого папа застрелил гигантского медведя-людоеда; нет большой деревянной шкатулки с оленем на крышке, которую папе подарила мама, а шкуры на полу сменили толстые ковры. И ещё это изобилие розового цвета, от которого у меня очень скоро начинают болеть глаза.
— Когда приготовишь платья Жанны и Анны, — мачеха садится в кресло и касается лба пальцами, как всегда, когда хочет показать, что от размышлений у неё болит голова. — Отправляйся в кладовую. Там я случайно рассыпала два мешка, с фасолью и горохом. Отдели одно от другого. Если успеешь всё сделать до нашего отъезда — возьму с собой на бал.
Она шутит? Как вообще можно было случайно рассыпать крепко завязанные мешки? Или… это произошло не случайно? Тем не менее я киваю.
— Хорошо, — говорю я. — Тогда я точно смогу поехать?
— Точно, — мачеха вроде бы соглашается, но что-то в её голосе… Я уже научилась определять хорошо скрытую фальшь и сейчас чувствую, что Матильда лукавит.
Не знаю, было ли это частью плана мачехи, но когда возвращаюсь к её дочерям, обе заявляют, что они передумали и желают надеть на бал другие платья. При этом обе гадины переглядываются и с трудом прячут ухмылки. В этот момент их прыщавые лица кажутся мне особо неприятными, напоминая морды мерзких бородавчатых жаб.
Успокоив разгулявшиеся нервы, занимаюсь нарядами. Я сосредоточена, отлично понимая, что нельзя допустить ни единой ошибки. Не обращая внимания на подначки и издевательства сестёр, я довожу дело до конца и отдаю наряды. Понятное дело, ни о какой благодарности и речи быть не может, ну хоть поток ругани на некоторое время прекращается — и на том спасибо.
Потирая ноющие руки, отправляюсь в кладовую и открыв дверь, некоторое время стою и смотрю. Это точно не случайность. Нельзя случайно опрокинуть два мешка так, чтобы их содержимое полностью высыпалось на пол, да ещё и полностью перемешалось. Тут работы надолго, быть может до самого утра. Вот, что задумала эта змеюка: она хочет, чтобы я сидела здесь в то время, когда она и её жабы-дочери веселились на балу.
