Не хочу жить! Не хочу оставаться в этом мире, где нет папы!
Здесь вообще не осталось ни единого близкого мне человека.
И нет причин продолжать жить.
Но если я наложу на себя руки, то мы уже никогда не увидимся с папой.
Скрипучие деревянные ворота медленно распахиваются, но в этот момент я смотрю на лица плачущих ангелов. Две статуи, стоят около въезда в королевское кладбище и оплакивают покидающих наш мир.
Нет, только моего папу! Только его…
Повозка въезжает внутрь, и я ощущаю, как в моей душе появляется чувство невероятного отчаяния. Ещё немного и всё, конец. Не хочется отпускать папины пальцы, хочется крикнуть: «Папа, на кого ты меня покинул?» Я молчу, и лишь в глазах пылают адские костры. Больно, как же больно внутри!
Склепы, больше напоминающие дома, проступают сквозь струи дождя, как тусклые призраки, следящие за мной. Статуи плачущих женщин, между склепами, тоже смотрят на нас, и я внезапно понимаю, что хочу стать одним из этих бездушных истуканов. Может быть, хоть тогда утихнет боль в груди и я растворюсь в блаженном мраке небытия.
Около склепа ныне царствующей королевской семьи ощущение пристально постороннего взгляда становится воистину невыносимым, точно в меня тыкают раскалённым прутом. Я останавливаюсь и смотрю по сторонам: процессия стала много меньше — немногие захотели провожать папу в столь скверную погоду. Но все глядят под ноги или вперёд. Я никому не интересна.
— Ты чего стала? — ворчит Матильда. — Нашло чего? Топай, давай. Когда всё это закончится?
К сожалению, очень скоро. Священник торопливо читает отходную молитву и четверо здоровяков, из тех, которые работали на папу, вносят его гроб в склеп. Я последний раз вижу любимое лицо, и тяжёлая плита навсегда скрывает папу от моих глаз.
И тут слёзы наконец-то прорывают ледяную преграду, и я ощущаю, как они бесконечным потоком омывают моё лицо. Легче не становится, напротив, ощущаю, как со слезами меня покидают остатки тех сил, что ещё позволяли хоть как-то двигаться. Без сил падаю на могильную плиту и глажу её руками. Там, под ней — самый близкий мой человек.
Что-то шипит Матильда, бубнят её дочери и меня пытаются стащить на землю. Нет, нет, никуда отсюда не уйду! Дайте побыть ещё хоть немного рядом с папой. Слышу глухой голос священника, который просит оставить дитя в покое.
И все уходят.
Мы остаёмся одни.
Сколько — не знаю. Когда выхожу наружу, там уже ночь. Всё, слёзы вышли из меня, и остался только пустой сосуд, в котором нет ничего, даже боли. И это хорошо.
