смешно.
Вскоре ко мне пришел физиотерапевт и – несмотря на риск синяков и травм – предложил походить. Одна из медсестер за день до этого строго предупредила: если я не соберусь с силами, чтобы преодолеть боль, встать и начать двигаться, то никогда не выйду из больницы. Я не был уверен, что вообще когда-нибудь выйду из больницы – независимо от того, встану сейчас или нет, – но отчаянно захотел попробовать.
Даже попытка сесть вызвала у меня одышку. Последний раз я ходил – да и просто стоял – почти месяц назад. С помощью Франциско – мы с ним занимались тяжелой атлетикой, и он страховал лучше всех – я вышел из палаты, прошел метров восемь до сестринского поста и обратно. Сначала ноги меня не слушались – я как будто разучился ходить. Когда включилась мышечная память, сердце и легкие перестали поспевать за моими движениями, и к пятому шагу я совсем выдохся. Чтобы вернуться в кровать, мне пришлось сделать перерыв и выпить немного яблочного сока. После этого мы с Франциско с болью попрощались.
Три года спустя Франциско попал в аварию на мотоцикле, оказался частично парализован и потерял способность ходить. В то время он был резидентом-реаниматологом в Гарварде. Что удивительно, он вернулся к своей программе обучения и стал первым инвалидом-колясочником, окончившим резидентуру по реаниматологии. Его пример каждый день вдохновляет меня.
Грант тоже пришел проститься со мной, и он не смог, как все остальные, делать хорошую мину. Потом он рассказал мне свои впечатления от увиденного в тот день. Мои мускулистые когда-то ноги разбухли и походили на бесформенные бочки. Все тело распирало от жидкости, но лицо при этом оставалось худым и осунувшимся. Я зарос недельной щетиной: с таким низким уровнем тромбоцитов бриться было опасно. По его мимике я понял, как кошмарно выгляжу, насколько преобразилось мое тело. Я неделями не видел себя в зеркале, правда больше и не нуждался в этом.
А после – не спросив меня – в больницу пришел еще один человек. Пришел вопреки моим надеждам на то, что не узнает о моем состоянии. Я не смог остановить распространение информации, особенно когда она заструилась по каналам добрых намерений и современных технологий. Пэтти, мать Кейтлин, за пару дней до этого получила электронное письмо со ссылкой на страницу организации CaringBridge[18], а потом еще одно письмо с просьбой помолиться за Дэвида Файгенбаума. В надежде, что это какой-то другой Дэвид Файгенбаум (хотя нас не так много), она позвонила мне. Ответил папа. Он описал ситуацию и без обиняков сказал, что мне с каждым днем становится хуже и диагноз неизвестен.
