К нему-то и обратились обиженные Ванькой Каином воры и разбойники.
– Пора паскуде ответ держать перед обществом!..
«Неминуемое проклятие»
Одряхлел к тому времени «государем меченный». Еле руками шевелил да ногами передвигал. Плечи ссутулились, а голова то и дело вниз и вкось клонится. Вроде одно и осталось от некогда шального разбойника – выжженное на лбу «ВОЛЯ».
Но, кому надо, знали: не в ногах, не в руках его сила. А владел старик воровским «неминуемым проклятием». Говорят, известно оно было и Кудеяру, и Степану Разину. Хотел выведать то проклятие Каин. Выспрашивал у старых воров, сулил им немалые деньги. Но деды не открыли тайну, а только посоветовали:
– Наше «неминуемое проклятие» должен знать лишь один из всех братов. И передается оно по наследству. А тот, кто неправдой его выведает и самолично, без решения нашего общества, в ход пустит, от тех слов чародейских сам и сгинет. Так было на Руси, так есть, так и будет!..
Каин к совету не прислушался и продолжал интересоваться тайной воровского проклятия. Может, верил, что оно спасет от врагов, от начальства, от гнева преступного мира.
Однажды, когда Ванька обходил со своими подручными Охотный ряд и собирал мзду с торговцев, кто-то окликнул его. Обернулся – дряхлый дед манит пальцем.
– Тебе чего, рвань безпашпортная?! – разозлился Каин, что его от дела отвлекают почем зря. – Христорадничаешь в неположенном месте? Гляди, попадешь у меня «в ерень, в железо»!..
Старик в ответ лишь затрясся от беззвучного смеха так, что шапка сползла на глаза. Еще больше разозлился Каин, раскрыл рот во гневе, а слова будто застряли в глотке.
Сбросил дед наземь шапку, убрал чуб со лба и пронзил лютым, завораживающим взглядом сыщика-разбойника.
Сразу понял Каин, кто перед ним.
– Ты, Ванек, еренью и железом меня не стращай, – тихо заговорил старик. – По ереням и кичам я свое отходил, откидал там кровь мешками. А пришел нынче сюда не христорадничать, а поглядеть, как ты жизнь свою ладишь, как заповеди наши соблюдаешь да наше общество почитаешь.
Глянул растерянно Каин по сторонам, а подручных его – будто ветром сдуло. И залопотал он какую-то белиберду:
– Ты напрасно, Воля, путь дальний проделал. Кликнул бы – я сам на гут к тебе явился. Да не с пустыми руками, а с гостинцами. А живу я… Живу по заповедям. Как велит общество. Товарищей с кичей вымаю, пять подков под коня бадею, да на Дон, на Кубань их штырю…
Усмехнулся в ответ старик, а взгляд таким же лютым и завораживающим остался:
