— Ну что ты трясешься, Нестеренко? Понял, кто здесь всесильный?
«Понял! Понял, потому спустя год мне доставили и маршала Блюхера, который подписал смертный приговор всем вышеперечисленным военачальникам, включая Тухачевского. В комплекте с всесильным советским гражданином Блюхером мне привезли тела двух его первых жен и брата. Теперь мне сложно вспомнить точно, милая, но думаю, что через меня прошло что-то около четырехсот высокопоставленных военных, 11 заместителей наркома, около 70 членов высшего военного совета, несколько адмиралов и десяток генералов армии. Мной была кремирована целая страна…»
Разглядывая покрасневшего следователя, я думаю теперь, что настоящая и истинная власть проявляется не в пытке и не в унижении другого, — единственное и точное проявление власти случается лишь в тот момент, когда, стоя над трупом, ты можешь сказать ему: «Я знаю, как ты умер, старик». Мы властны лишь над теми, кого пережили, и мы бессильны перед теми, кто переживет нас.
— Я сказал, не трясись, а начинай показывать относительно работы на немцев!
— Как скажете, гражданин начальник...
— Показывай!
— Я на немцев никогда не работал...
— Ты же сам говоришь, что остался в городе!
— Всё так, я остался в городе, но лежал в госпитале до занятия его немецкими оккупационными войсками, а затем лечился уже амбулаторным способом…
— В качестве кого ты служил в немецкой оккупационной армии после выздоровления?
— В немецкой оккупационной армии в городе Харькове в 1918 году я не служил, так как считался больным и проходил курс лечения в течение двух недель…
— А потом?
— А потом в конце февраля 1918 года или в начале марта — теперь уже точно не вспомню — вместе с эшелоном солдат (состоящим преимущественно из австрийцев) я направился в город Киев, откуда имел намерение проехать в город Николаев к родителям…
— И что же? Поехал?
— Нет. Уехать в Николаев у меня не получилось, и я остался в Киеве, где поступил на работу в авиационный военный парк на должность помощника командира...
— Какое правительство было в городе Киеве, когда ты туда приехал?
— Украинская рада…
— Значит, ты стал работать на Украинскую раду?!
— Да...
— Почему?
— Хотел летать…
— Летать, говоришь?
— Да. Вся моя жизнь, все сознательные поступки были подчинены одному только желанию летать, гражданин начальник…
— И ради желания этого ты был готов предавать, верно?!
— Нет. Никогда и никого не предавал и даже наоборот...
— Наоборот?! Сейчас проверим! Подвергся ли ты каким-либо репрессиям со стороны властей немецких оккупационных войск и правительства Украинской рады?
