— Ладно, допустим. К Парижу и общению с иностранцами мы еще вернемся. Продолжай показывать, что было после госпиталя.
— После врачебной комиссии я побывал дома. Затем был направлен в Военную воздухоплавательную школу, которую окончил в конце января 1916 года. Далее, к радости отца, вновь был отправлен на фронт.
— Куда именно?
— В 21-ю воздухоплавательную роту под Барановичи.
— Сколько пробыл там?
— Месяца два-три…
— А потом?
— А потом я стал командиром отряда при 3-м Кавказском армейском корпусе…
— Сколько прослужил в этой должности?
— В этой должности я служил до конца апреля 1917 года, и в этом же году командованием авиации был направлен в город Гатчину, в военную авиационную школу на учебу. Школу окончил в конце 1917-го, приблизительно в октябре-месяце…
— Почему ты решил летать?
— Да как-то буквально за пару лет понял, что хочется быть подальше от земли...
— Хохмишь все… Ладно, и чем ты там занимался, в этой самой Гатчине?
— Занимался тем, чтобы учебно-летное дело не ослаблялось…
— Это как понимать?
— Поддерживал дисциплину и боевой дух…
— Поддерживал дисциплину?! Боевой дух?! Ты, очевидно, выполнял роль приспешника правительства Керенского и проводил ревностную активную работу среди солдатских масс, верно, Нестеренко?!
— Да какую ревностную работу?! Вы хоть представляете себе, с каким контингентом мне приходилось работать? Я считал, что лиц, пригодных к летной службе, надо было доучивать, так как в среде допущенных к полетам были унтер-офицеры, механики и мотористы, которые при царском правительстве к обучению в авиационных школах не допускались...
— Следовательно, ты являлся лицом из привилегированной среды, которая ранее допускалась, правильно, Нестеренко?!
— Выходит, что так…
— Вот и твой первый прокольчик, Петр Ильич! Вот я тебя и подловил! Говорил ты говорил, болтал-болтал да проговорился! Иногда нужно дать преступнику немного времени, чтобы наследить, верно? Объясни-ка мне, как такое могло случиться? Как же так получилось, что тебя в авиационную школу допустили? Кто же ты тогда по социальному происхождению, если, в отличие от других, допускался?
— По социальному происхождению я…
— Ну?!
— Дворянин…
— Вот оно как?! Могильщик-дворянин! Нестеренко, а почему же раньше об этом не рассказывал?
— Так ведь меня об этом и не спрашивали…
— Серьезно?! Всё запирательством занимаешься?! Вот, взгляни, за твоей подписью… На допросе от 24 июня в Москве ты показал, что отец твой по социальному происхождению является железнодорожным служащим. Сегодня же ты вдруг заявляешь, что происходишь из семьи дворян. Чем объяснить такого рода противоречивость в твоих показаниях, а?
