Он нацелился, занес над головой колун, опустил на пенек.
— Гах!..
Сталь впилась в крепкое, узловатое дерево, темная трещина побежала вниз, раздирая цепкие сухожилия.
— Подай клин!
«Что они думают делать?» — спрашивал себя Оксен, следя за тем, как отец забивает клин в дерево. Клин входил в дерево все глубже и глубже, все шире расходились острые края трещины, — казалось, что какой-то допотопный, погрузнувший в землю по шею зверь неохотно разжимает зубастую, как у щуки, пасть.
Но вот отец остановился, бросил колун на землю. Наклонился над пеньком, попробовал засунуть пальцы в щель, — лишь теперь Оксен понял, что задумал отец, и у него даже заболели кончики пальцев, словно он прищемил их.
— Тату, может, не надо?
Отец ничего не ответил. Подошел к повозке, вывалил неподвижное тело Василя.
— А ну, помоги.
Оксен взял Василя за обмякшие ноги, и, когда они вдвоем несли к пеньку батрака, у того болталась запрокинутая назад голова, а руки чертили по траве, скользили по ней еще здоровыми пальцами, будто хотели в последний раз ощутить мягкое прикосновение луговой земли.
Положили батрака возле пенька, лицом к небу. Звезды сеяли на него легкую пыльцу, сердитая луна красной дежей катилась, уплывала за горизонт, — не хотела смотреть на то, что будут делать эти люди, — а Василь лежал, неподвижно, крепко сжав веки на измазанном землей и кровью лице. «Может, он умер?» — подумал Оксен. Отступил было назад, охваченный страхом, но отец приказал:
— Принеси воды. — Очевидно, он не хотел, чтобы потерявший сознание батрак ничего не видел, ничего не слышал.
Оксен послушно спустился вниз, к реке, зачерпнул воды картузом, топя в темной воде дробненькие звездочки, которые дрожащими светлячками усеяли поверхность речки, вернулся назад.
— Лей!
Оксен хлюпнул водой на Василево лицо. У того сразу же задрожали веки, замерцали узкие щелки глаз.
— Живой! — неизвестно чему обрадовался Оксен.
— Принеси еще! — сурово приказал отец.
Пока Оксен еще раз бегал за водой, Василь окончательно пришел в себя. Лежал на спине, широко раскинув руки, вздыхал голой грудью, хватая ртом воздух.
— Лей на грудь.
Оксен вылил воду на грудь.
— А теперь отойди, не мешай.
Свирид стал возле батрака на колени, будто собирался молиться, тихо спросил:
— Василь, ты слышишь меня?
Василь шевельнулся, застонал, повел на Свирида заплывшими глазами.
— Слушай сюда, — сказал Свирид, и голос его с каждым словом становился крепче, наливался тяжелой, свинцовой ненавистью. — Ты украл у меня жену, обесчестил меня перед всем светом, так и я заставлю тебя мучиться до самой смерти! Дай сюда руки!..
