Вернулся Свирид с той войны с двумя медалями — за «примерную храбрость». Сатанел в бою, пёр медведем на нехристей, схватив ружье за дуло, молотил им, как цепом, — бритые лбы так и трещали под ударами сумасшедшего гяура.
Но не одними ратными подвигами горело Свиридово сердце: с каждым ударом тяжелел его ранец. Жадная Свиридова рука не оставляла ничего, что могло бы пригодиться в хозяйстве дома.
Крадучись по ночам обходил поле боя, переворачивал трупы неверных, да и своими не брезговал, вытряхивая карманы.
На постое в одном местечке стоял Свирид на карауле — пристально всматривался в ночь. Вдруг в конце улочки мелькнула сгорбленная тень, прижимаясь к высокой глинобитной стене, начала подкрадываться к городским воротам. Свирид закричал: «Стой!» — тень подпрыгнула, помчалась вдоль улочки. Ударил выстрел, тень сломалась, пошла боком-боком и упала на неровную каменную мостовую.
Пока прибежал всполошенный выстрелом караул, Свирид успел обшарить убитого турка. Под халатом на широком поясе нащупал шелковый кисет, набитый чем-то тяжелым, рванул — в нем весело звякнул металл. Дрожащими пальцами расстегнул пуговицы гимнастерки, запихнул находку глубоко за пазуху.
Свирид Ивасюта еле дождался смены караула. Таинственный кисет жег ему кожу, давил своей тяжестью на живот, все время напоминал о себе.
Сменившись, Ивасюта выбрал подходящую минуту, достал кисет, развязал, заглянул внутрь, — испуганно сбившись в кучу, маслянистым золотым блеском переливались круглые монеты чужой чеканки…
С тех пор и так обычно молчаливый Свирид еще больше замкнулся, блеск золотых монет все время стоял в его глазах, заставлял часто просыпаться ночью — ощупывать битком набитый ранец, лежавший в изголовье. Он уже не так рвался в бой — берег себя для хозяйства.
За время войны произошел со Свиридом еще один, очень обидный, случай. В какой-то разграбленной лавке он нашел чудной кувшинчик с узким длинным горлышком, запечатанный красным сургучом. Кувшинчик был тяжелый, в нем что-то тихо забулькало, когда Свирид потряс его над ухом.
Свирид сбил сургуч, выдернул затычку — в нос ему ударило густым запахом розы. Какая-то жидкость, похожая на масло, выплеснулась на широкую Свиридову ладонь, переливалась живым сребром, густая, золотистого цвета. «Гм! Вино?.. Или какая-то басурманская горилка?» Свирид осторожно лизнул — как будто неплохо. Тогда, перекрестив горлышко кувшинчика, задержал дыхание, чтобы не задохнуться, да и вылил в рот все до дна: не пропадать же добру.
