— Поправляйтесь, батюшка, да приходите скорее в церковь. А то новый священник скоро гопака будет танцевать вместо божьей службы, прости меня, господи, грешного!
И уже все начинают верить в то, что отец выздоравливает, все в доме веселеют, лица проясняются. Отец поднимается на тонкие, как палочки, ноги, опираясь на Танино или мамино плечо, выходит во двор. Сразу же садится на стул, подставляя солнцу прозрачное, словно восковое, лицо, жадно обводит ставшими большими за время болезни глазами двор, строения на нем, соседние дома, которые поглядывают любопытными окнами из-за высоких заборов. В такие минуты Тане кажется, что отец хочет глянуть куда-то дальше, нежели может достичь человеческий взор. Отец будто рвался в этот безграничный простор, который угадывался за домами, даже сюда доносил еле слышный шорох спелых хлебов, прохладу оврагов и балок, запах густой конопли, отдаленное пение стали под оселками первых косарей. Может, отец видит уже себя на легких дрожках, а мимо проплывают нивы, усыпанные мужчинами и женщинами, которые вышли собирать свой хлеб насущный, вот и вымахивают серпами и косами?.. А может, бродит над Хоролом, обнимая взглядом и речку, и луга, и густой лозняк, и далекие дубовые рощи, выделяющиеся на горизонте зелеными пятнами, и белые облачка на небе — всю божью красу, созданную на радость людям, которую они в слепом своем эгоизме так часто не замечают, не ценят, не берегут, а, наоборот, уничтожают, портят, разоряют… Может, именно над этим задумался сейчас отец, потому что печальная улыбка появляется на его обескровленных, серых устах… Таня этого не знает. Ей только жаль отца. Так жаль, что хочется плакать. Однако она изо всех сил сдерживает слезы и старается казаться веселой, полной надежд, нет, даже уверенности, что отец скоро станет на ноги.
В один из таких дней, когда болезнь немного отступила от отца, их навестил Виталий. У него было какое-то срочное дело к отцу, поэтому Виталий не стал ждать обеда, чтобы потом повести с отцом беседу, а прошел к нему сразу, не отряхнув, как говорят, прах со своих ног.
Поздоровался с отцом, сказал, что он хорошо выглядит, похлопал пухлой рукой Таню по щеке.
— Хорошеем, Таня? От женихов, должно быть, уже отбоя нет?.. Ну-ну, я пошутил.
Виталий лукаво посмеивался в кудрявую бородку, довольный тем, что свояченица краснеет — «печет рака». Таня, рассердившись на Виталия, выбежала из комнаты, забилась в соседней горнице в уютное папино кресло, развернула зачитанную книжку.
