И будут люди | страница 36
— Спасибо тебе, дочка, тут и умереть не грех.
А через неделю позвал Таню:
— Танька, кличь мать!
Когда прибежала встревоженная мать, дед уже лежал на спине, сложив руки на груди крестом, — хоть сейчас клади в гроб. Остановив на дочке погасшие глаза, шевельнул высохшими губами:
— Вот, дочка, умирать буду.
— Что с вами, тату?
— В нутре у меня все перегорает, ничего не остается… Зови, дочка, попа…
Как ни утешали деда, как ни уговаривали его, он настоял на своем: умирать буду — и конец! И умер-таки к утру — ушел в свой последний, самый долгий путь, в самое дальнее странствие, из которого никто еще не возвращался домой.
Хоронили деда незаметно и тихо. Федор запряг Ваську, отец прочитал над покойником молитву — и вот уже вырос на кладбище небольшой холмик земли, едва заметный свидетель того, что жил на белом свете человек, чего-то добивался, на что-то надеялся, куда-то шел и с каждым шагом все ближе подходил к могиле.
Для чего же ты живешь на свете, человек? Неужели только для того, чтобы в конце концов лечь в могилу на кладбище, где смерть, будто крот, неутомимо насыпает все новые и новые холмики сырой земли?
И печально, и тревожно было у Тани на душе, и долго еще стоял перед ее глазами белый, свежевытесанный крест — символ страдания людей, которые часто сами себя распинают на нем, как маленькие, неразумные дети, обламывают и калечат и без того хрупкую и короткую жизнь.
И вот дед лежал в могиле, а над ним, над кладбищем, над городом, над всем белым светом с его лугами и лесами, реками и долинами, проезжими дорогами и узкими стежками, нивами, хуторами и селами разгоралось лето. Окропляло все утренними росами. Сыпало ласковыми дождями. Проливалось ливнями. Полыхало веселыми зарницами. Кипело звездопадами. Охваченное неукротимым желанием всему давать жизнь, заключало землю в жаркие объятия, и она, укрощенная, лежала потом в томном изнеможении, покрывалась росой, устало устремляла в небо глубокие зеницы озер.
Это лето принесло Тане немало радости и еще больше печали. Радости — в начале, печали — в конце лета.
Теперь она почти каждый день встречалась с Олегом. Не могла, казалось, и дыхнуть без него. Он завладел всеми ее помыслами, так властно заполнил собой ее маленькую жизнь, что в ней уже ни для чего больше не оставалось места.
Таня думала только об Олеге, грезила им днем и ночью, не могла даже читать книжку, потому что с каждой странички смотрел на нее Олег, зачаровывал ласковыми глазами, наполнял радостным трепетом все ее существо. Если бы у нее была подруга, Таня делилась бы с ней своим простеньким, как птичья песенка, счастьем. Если бы не боялась брата, рассказала бы ему о своей любви, не утаила бы ничего, потому что все в ней просто кричало про Олега.