Ибо здесь нужен был только он. Чтобы вот так подошел, вот так взял за руку, вот так сказал…
«Противный, противный! — думает Таня. — Не может бросить это свое училище и приехать ко мне. А тут меня обижа-а-ают!..»
Таня не плачет, конечно, не плачет. Только почему эти легенькие радужные кружочки подплывают к самым глазам и повисают на ресницах? Дрожат, переливаются всеми цветами, не желают опускаться на снег…
— Да ты с ума, что ли, сошла сегодня, дочка, или тебя кто сглазил? — всплескивает руками мама, увидев дочку уже возле груши. — Ну куда это ты взялась дорогу расчищать?
Таня оборачивается на голос матери, смотрит на тропинку, протянувшуюся от колодца куда-то в белый свет, и не знает, что ответить матери.
— Дурная сила, девать некуда, — бурчит мать. — А ну, поставь лопату, пока она по тебе не походила, да принеси мне дров!
Топая ногами, чтобы отряхнуть снег, Таня входит в дом. Держит такую большую охапку дров, что мать снова набрасывается на нее:
— Ты что, надорваться хочешь? Вот наживи мне грыжу, наживи, кто тебя тогда, глупую, замуж возьмет?
— Не нужно мне ваше замужество! — отвечает Таня, и в голосе ее уже звенят слезы. — И Оксен тот ваш противный мне не нужен!
— Ну вот! — не выдерживает, смеется мать. — Нагадай козе смерть… Никто тебя еще не собирается сватать, а ты уже замуж готовишься!
— Никто мне не нужен! — восклицает Таня и так швыряет дрова на пол, что от грохота их жалобно звенят стекла, а мать испуганно хватается за голову: нет, все-таки кто-то сглазил ребенка!
Потом Таня утихомирилась. Сидя в комнате на старом кожаном диване, куталась в теплый мамин платок, слушала разговор зятя с отцом.
Виталий сидел за столом, помешивая в стакане чай тоненькой серебряной ложечкой. Красивая бородка оттеняла четко очерченные, красные от горячего чая губы, брови беспокойно шевелились над высоким, цвета слоновой кости лбом. Отец же нервно ходил по комнате — гонял по стенам бесприютную тень.
Они говорили о политике, и Тане, признаться, немного скучновато было слушать их. А если сказать честно, то и совсем нудно. Однако она изо всех сил прижимала ладонь ко рту, пряча зевок: боялась, что ее погонят спать.
Отец разговаривал с зятем о том, что сейчас творилось в несчастной России и как все будет потом, о святой церкви, которую слуги дьявола отделили от государства. «Гонение на веру, гонение!» — размахивал руками отец.
— Вы, Виталий, говорите о спасении России? — спрашивал с горечью отец. — А кто же ее спасет?
