И будут люди | страница 13



«Шленки» дружно упали на колени. Они были не так ошеломлены известием об отречении царя от престола, о революции, как тем, что их начальница плакала, не скрывая своих слез.

Потом Таня задумалась. Ей было страшно. С детства она привыкла видеть царя рядом с богом. «С богом — на небе, с царем — на земле», — часто говорил отец. Представляла себе царя на золотом троне, с державой и скипетром в руках, он, прислушиваясь к гласу божьему, вершит людские дела, а вместе с тем решает и ее, Танину, скромную судьбу. Все, что на земле было хорошего, исходило от царя. Все дурное, злое — от его врагов. От этих «внутренних врагов», которые так и смотрят, как бы посеять «смуту», нарушить порядок и спокойствие.

Иначе и не могло быть. Ведь царь — это земное воплощение бога, а бог тоже борется с злыми силами, загоняя царя тьмы в самое пекло.

И вот царь отрекся от престола. Выпустил из рук державу и скипетр, сошел с высокого трона — бросил своих детей на произвол судьбы. Как же они теперь будут жить без него? Кто же о них порадеет? Кто спасет их от гибели и «смуты»?

Но еще больше беспокоила Таню судьба царевича Алексея. Когда-то он приходил в ее мечты королевичем из сказок: на ретивом коне с золотой уздечкой, с мечом в руке и луком за спиной, добрым красавцем, надеждой всех обиженных судьбой молодых золушек. Теперь его тоже, должно быть, согнали с коня, отобрали золотые уборы, не будет больше царевич мчаться по дремучим лесам, по глубоким ярам — прямо в Танино сердце.

Их сразу же отпустили на зимние каникулы. Дома тоже словно кого-то похоронили. Что-то новое, непонятное, тревожное носилось в воздухе. Отец не находил себе места, нервно ходил по комнатам, бубнил одно и то же:

— Пропала Россия!.. Погибла Россия!.. — и еще сильнее горбился.

Мама с еще бо́льшим усердием возилась по хозяйству, словно ткацкий челнок, сновала из кладовой в дом, от стола к печи, которая гоготала, ненасытно разевая красную пасть. Федько день и ночь пропадал где-то в городе. Он похудел, почернел, стал еще более упрямым и часто спорил с отцом. Сестры замыкались — каждая со своими заботами. А Татьяна уносилась в мечтах к Олегу.

Думала о нем и день и ночь, ревниво прятала от родных его торопливые открытки и почти ежедневно писала ему в Полтаву, в медицинское училище, длиннейшие письма. В них было все: и каждодневные новости, доходившие до поповской семьи, и рассказ об интересной книжке и о катании на коньках на Хороле, о сильных морозах и высоких сугробах, — в них была Таня. Вся ее душа, наивная и искренняя, вся она с широко раскрытыми глазами, которые ждут от жизни одних только радостных событий, одних только солнечных дней.