Палицын велел привести к нему жида.
Немолодой еврей мял в руках шапку и мелко кланялся. Капитан спросил по-польски, что ему нужно.
— Ясновельможный пан! Я местный корчмарь, Иосель. Спросите кого угодно, меня все знают, и пани госпожа всегда говорила: «Иосель — честный человек», и пан граф, чтоб он был здоров, не велел меня обижать, потому что если я не продаю водку его людям, так это он сам мне приказал, а Иосель не может ослушаться пана, даже себе в ущерб…
Капитан сделал нетерпеливый жест, и еврей закивал, показывая, что сейчас перейдет к делу.
— Как два дня тому назад начали палить из пушек, а пан граф в отъезде, так пани госпожа со всем своим семейством ушли в лес. Ой вэй мир, мы же знаем, что такое война: сначала палят из пушек, потом приходят солдаты и отбирают лошадей у пана, у мужиков требуют харчи, а у еврея деньги… Так вот пани госпожа сидит себе в лесу, а ко мне прибегает мой знакомый шинкарь и говорит: не ходить мне по этой земле, если я своими ушами не слышал, как бывший графский приказчик подбивал нескольких шляхтичей и поил мужиков, чтобы пойти с ним в лес и захватить там всё, что пани взяла с собой, а пани же не может спать на голой земле, тем более что с нею дети, и всем им надо что-то кушать. Как вы себе думаете, отдадут ее люди всё это просто так? Не отдадут, и там в лесу будет жестокое убийство, так я вас умоляю, ясновельможный пан: защитите невинное семейство!
Палицын испытующе смотрел на еврея. Врет или нет? Увиденное в доме как будто подтверждало его слова, но вдруг он хочет завести его в засаду? Однако, если он говорит правду, убийство целой семьи падет на совесть Палицына, а разбойники к тому же запросто могут выдать эту резню за зверства русских, раз помещица бежала, опасаясь прихода войск.
— Пойдешь со мной, будешь показывать дорогу! — велел капитан Поселю. — И если ты заведешь нас в какую-нибудь ловушку, то я тебя повешу на первом же дереве!
— Как можно, ясновельможный пан! — начал уверять его корчмарь, но Палицын его уже не слушал и отдавал распоряжения: еврея связать, пятидесяти гренадерам идти с ним в лес; остальным солдатам разместиться на постой в деревне, офицерам занять флигель барского дома, а в самом доме ничего не трогать; управляющему же приказал немедленно загнать скот и лошадей, спрятанных в лесу, обратно в хлев и на конюшню.
…Семен и Кондратий с ружьями шли впереди, выглядывая, нет ли какой опасности. За ними, шагах в двухстах, продвигался караван: навьюченные пожитками лошади, пани Анеля с двумя дочерьми, приживалкой, служанками, нянькой, поваром, лакеями и стрельцами, один из которых нес на руках пятилетнего Тадеуша. После бессонной ночи, проведенной в страхе перед разбойниками, пани решила уйти с поляны к опушке леса, поближе к дому, а там — что Бог даст. Шли уже часа два, в полнейшей тишине, изредка нарушаемой треском случайно сломленных веток, щебетом птиц или дробью дятла. Вдруг впереди послышались голоса, громкие окрики, а потом из-за кустов замелькали зеленые мундиры, красные штаны и русские гренадерские шапки. Ноги пани подкосились, и она, закатив глаза, опустилась на замшелое бревно.
