В этот раз не спросила. А я, 10-тилетний дурак, все пытался доказать, что ОН — «плохой», и никак не мог понять почему он может говорить мне идти спать, когда я еще не доделал то, что хотел, почему он раскорячившись валяется на моей любимой подушке, которую мне подарила бабушка, сама вышивая наволочку, почему даже когда он порвал маме халат и кричал, виноват оказался я, — что подглядывал, что вмешался в разговоры взрослых… Хренасе разговоры! Что в нем такого особенного, что мама с гордостью говорила подвыпившим за праздничным столом подругам «настоящий мужик»?!
Наверное те приглушенные стоны из-за дверей их спальни, которые я иногда слышал, пробираясь ночью в туалет. Слава Богу, что хоть тогда они были заняты собой и это избавляло меня от очередных разборок на тему почему я не угомонюсь и продолжаю вредничать. Я научился радоваться тому, что меня не замечали. Ведь, с другой стороны, мне они тоже не мешали. Мать выполняла свои обязанности, оплачивая мое образование и нужды, я выполнял свой «сыновий долг» — зарабатывая золотую медаль, исправно получая призы на олимпиадах и соревнованиях… и вечерами ставя «хай левел» на очередной игрушке.
Пока была жива бабушка, было легче и светлее, но пережив войну, ровно 22 июня она и умерла. Инсульт и все. А потом через год умер дед от пневмонии. Это он от нас ехал обратно в Ярославль, где они жили. До сих пор чувствую свою вину: тем немногим, что есть во мне хорошего, я обязан им, а даже спасибо не сказал ни разу, и думал о них… гадости думал, на которые по правде способен только испорченный обиженный ребенок.
А ведь это бабушка отвела меня в секцию впервые! Она сама в юности была гимнасткой и всегда смотрела Олимпийские игры, чемпионаты по всем видам спорта. Это был своего рода ритуал с полуторалитровой кружкой крепкого обжигающего чая, и ничто не могло его нарушить… Не знаю почему, но меня она отвела на коньки.
Только с тех пор — лед стал моим наваждением и единственной страстью. Даже комп мерк по сравнению с ощущением как режет поверхность острая кромка конька. Пан Геральт, конечно, знатный мачо с крутым серебряным мечом, но и он и вечная «Готика» никуда не денутся! На них у меня хватит ночи до рассвета, а лед… Лед, это лед!
Я летел по нему, я танцевал, я парил в эйфории… Конечно, плакал бывало, особенно от вычиток тренера, когда ошибался. А потом снова были только витые росчерки лезвия на прозрачной тверди. И никаких лишних мыслей…
