В той степени, чтобы можно было не беспокоиться за его здоровье и спокойно предоставить заботам кого-нибудь другого, Айсен поправится еще нескоро. Юноша руки поднять не мог. Моменты ясности были редкими и краткими. Сознание то и дело туманилось от слабости, жара и боли… Фейран боялся злоупотреблять болеутоляющим, опасаясь привыкания к наркотику, и в том числе, из-за общего состояния, хотя видеть страдания любимого было невыносимо.
Самым серьезным фактором оставались ноги, как не бился над ними врач. Фейран сам знал, что уже свершил невозможное, вплотную приблизившись к тому, что можно было по праву назвать чудом! Но если говорить откровенно, то все его достижения свелись к тому, что положение улучшилось ровно настолько, чтобы его можно было охарактеризовать не кошмарным, а просто ужасным. Почти неделю Фейрана колотило в холодном поту — мерзкий оскал ампутации приблизился вплотную… Некроз, сепсис — страшные враги, против которых у него почти не было оружия! Жар подскочил снова, Айсен опять впал в беспамятство.
И даже в забытьи отворачивался от своего ангела-хранителя, отдергивал руку, отстранялся, пытаясь избежать прикосновений.
По зрелому размышлению, этому тоже следовало радоваться, поскольку было очевидно, что юноша все же ближе к жизни, чем к смерти.
Однако, что лучше — полная безнадежность или иллюзия выбора? Ждать и надеяться всему вопреки, либо решать: своими руками превратить любимого в калеку или наблюдать, как он сгорает в агонии от заражения крови и гангрены… Какой Ад мог бы сравниться с этим обреченным ожиданием?
Пожалуй, это были худшие дни, и дались они даже тяжелее, чем те, самые первые. Фейран почернел лицом, словно разом прибавился десяток лет. В глаза ему лучше было вообще не смотреть…
И все же он справился! Жар понемногу спал, зловещие симптомы сошли на нет. Вовремя, следует сказать, — нужные лекарства подходили к концу.
Однако не только в шахматах один удачный ход не обеспечивает победы в партии целиком. Фейран не давал затягиваться ранам, несмотря на то, что Айсен был измучен постоянной неутихающей болью. Приходилось все-таки прибегать к опиуму, а силы восстанавливались еще медленнее, чем могли бы, но теперь врач боролся уже за то, чтобы косточки и сухожилия срастались правильно. В противном случае Айсен, поправившись, тем не менее не смог бы владеть ногами полноценно, и кости пришлось бы ломать снова. Или смириться с хромотой и увечьем.
Слава Богу, юноша вполне пришел в себя и понимал все сам, поэтому не спорил, не жаловался и не просил ни о чем — идеальный пациент. Хотя, может быть, он просто не хотел ни о чем говорить со своим неудавшимся возлюбленным.
