Затаив дыхание, Айсен пил глазами раскинувшееся перед ним великолепие, совершенно особую, наполненную звуками жизни, тишину, простор, пронизанный лучами уходящего светила, в то время как Тристан любовался тонкими чертами самого захваченного зрелищем юноши. Сиянием распахнутых глаз в оправе бархатных черных ресниц, легким намеком на улыбку, тронувшем губы… его восторгом, его радостью, беззащитной открытостью миру — за одно такое мгновение не жалко отдать жизнь целиком, если она без него !
Так и не отпустив плечи, мужчина придвинулся к Айсену теснее, и тот обернулся, отвечая на улыбку:
— Ты привел меня сюда, чтобы показать солнце… — в невинной фразе почувствовался вдруг какой-то иной смысл.
Мое солнце это ты! Тристан канул в синеву предназначенного ему взгляда, в котором тоже плескались золотые лучики, и тихо попросил:
— Сыграй что-нибудь…
— Сейчас? Здесь?
— Самое время! — истово произнес мужчина. — Оглянись: на тебя смотрит сам Бог, и весь мир сейчас ждет!
Это было верно. Первые неуверенные аккорды прозвучали как ответ на тайну бытия. Набирая силу, мелодия вплелась в шепот волны, дыхание ветерка, скрыла очарованием волшебства горькую суть рассыпающихся руин, и перемешалась с алыми брызгами света, в которых солнце купало затихшую под ним землю. Она спрашивала, она звала, она была ослепительным небом в предчувствии грядущей ночи… Она была жизнью. Она — была! Музыка влекла за собой из переплетения звуков в смешение чувств. Она ничего не брала себе, она приглашала войти, вслушаться, и ждала ответа…
Струны умолкли, и поцелуй уже не выглядел неуместным или поспешным, словно став продолжением песни. Собственно, ею он и был!
Некоторое время они просто стояли, ловя губами дыхание друг друга, и Тристан с удивлением прислушивался к необыкновенному ощущению цельности в себе, завершенности, как будто обрел что-то предельно важное, отсутствие чего ухитрялся раньше не замечать.
* * *
Сумерки обрушились внезапно, возвращая парящие где-то в «нездесь» души на бренную землю.
— Мы не успеем… — шепнул Айсен, не отстраняясь.
Тристан вздрогнул: слова прозвучали, как ответ на еще не заданный вопрос. Однако заставил себя произнести почти небрежно:
— Не тревожься! — он обнял юношу крепче, чувствуя себя так, как будто ступает по тоненькой скользкой кромке на краю ледяного обрыва и может сорваться вниз в любой момент. — Нам никуда не нужно спешить…
И это тоже был своего рода ответ: зачем? К чему требовать еще чего-то, когда самое важное у них уже есть?…
