В соседнем окне Офис, с постным вытянутым лицом, взъерошивал волосы корявыми руками. Мечты бесповоротно завладели им. Растопырив конечности, он изящно зашевелил пальцами.
В школе метод всех поощрял одинаково, всем внушал надежду, и за многими закрепилась репутация эрудитов, спортсменов, полиглотов, музыкантов, поэтов.
Лагуна, при полном отсутствии слуха, вообще — овладел арфой.
Затем метод стал уделять внимание только безнадежно отстающим. У всех были грандиозные планы.
Чтобы не стать лишними, все стремятся достичь успеха в борьбе за существование, в бессмысленной жизненной гонке.
Офис продолжил вырабатывать образцовый каллиграфический почерк вместо своих страховидных каракулей, надеясь поразить им всех, но пока фокус не удавался.
Офис метил на место писаря в архиве, в чем ему неизменно отказывали по причине полной безграмотности. Он, булькая, будто с полным ртом воды, принялся за декламацию с ораторскими паузами, и мы больше не выдержали. Лагуна отер слезы.
Хорошо лодырю. А школьный метод поддерживал неучей и героически не обращал внимания на способное барахло, как на неперспективных.
Перспективные же поселились на крыше музея, как рассада в оранжерее.
Считалось, что они неминуемо добьются желаемого эффекта: станут, кем захотят.
У Гибрида все было уставлено мензурками. Он нелюдимо сумерничал, целя в ученые.
Каменщик Пирамида агрессивно разбирался на полу с детским конструктором. По всему чувствовался большой профессионал. Будущий жокей Медуза раскачивался на игрушечной лошадке. При виде модернистских химер художника Линзы мы с Лагуной присмирели. А, с другой стороны, с творца какой спрос? Эстет, и этим все сказано.
Гибрид нависал над колбами, водолаз Поплавок погружал голову в таз, бас Пузырь воздел руку, собираясь исторгнуть райские звуки.
— Занавес, — сказал Лагуна.
Метод Абсурд утверждал, что путем однородных упражнений всем можно привить, как саженцам, любые свойства.
Все хотят нажимать на излюбленную миниатюрную педаль в одном месте, и чтобы безудержно по всем параметрам росло в другом.
Математик Штамп видел себя кассиром — он испытывал непреодолимое тяготение к ассигнациям, купюрам, валюте. Эта несвоевременная страсть поддержку у порядочного Абсурда не нашла, но и он приберегался на всякий случай.
Лагуна, как сатир, оседлал гребень крыши, и луна светила ему в затылок. Мы перескочили через угол узкого колодца двора и поднялись на новую крышу.
Это была мэрия. Верхний этаж был затемнен и пуст. Первый же кабинет оказался открытым. Лучи фонарей рассекали темноту, выхватывая из нее столы, стулья. Обстановка была самая официальная.
