На краю одиночества | страница 2
– Но с другой стороны, на что жаловаться? И стоит ли? Никогда я жаловаться не умела и сейчас не буду. Во-первых, смысла в этом нет. Во-вторых, ей показалось. Да, Глеб хорошо ко мне относится. И мне он глубоко симпатичен, но симпатия – это далеко не любовь. В принципе, я, кажется, на любовь не способна.
Жидкость, разведенная с водой, приобрела оттенок бриллиантина. И запах появился, несильный, но неприятный. Впрочем, работа всегда помогала Анне избавиться от ненужных мыслей.
А работы было много.
Она обработала розы, после, подумав, и пурпурный бересклет, а за ним – плющ, хотя последний обладал устойчивостью к паразитам, но жидкость еще оставалась.
Анна прошлась по растениям на террасе. И на кухне, благо Мария не видела этого непотребства.
Подрезка. Пересадка. Черенкование и высадка тех черенков, которые дали корни. Скоро придется оформлять новую доставку, что, наверное, хорошо, но… работа не успокаивала.
Больше не успокаивала.
В голове крутились те самые неправильные мысли: если допустить, что Анна избавится от проклятия, а еще станет моложе и обзаведется титулом… Нет, глупость, глупость совершеннейшая.
И с чего она взяла? Всего-навсего взаимная симпатия.
В его жизни, как и в жизни самой Анны, пожалуй, не так часто встречались люди, с которыми можно было бы просто поговорить.
Волна по ограде заставила отвлечься от этикеток, которые Анна, признаться, совсем утомилась подписывать. И почерк ее давно уже избавился и от приятной округлости, и от той правильности, которую требовали наставницы в пансионе, сделавшись угловатым, некрасивым. Буквы скакали, норовили слипнуться в нечто вовсе нечитаемое, а этикеток перед Анной лежало больше полусотни.
– И кто к нам в гости?
Мальчишка. Незнакомый. Опрятный, хотя и одет просто.
Увидев Анну, он сорвал картуз с вихрастой головы и поклонился.
– Барышня, вам тут конфеты, – он обеими руками держал огромную, едва ли не больше его самого, коробку конфет. – Передать просили.
– Кто?
– Так это… – Мальчишка пожал плечами и отступил к дороге, явно не желая отвечать на неудобный вопрос. – Ухажер небось… кто ж еще?
И вправду: кто?
Анна сделала шаг.
Сзади беззвучно затворилась калитка. Где-то далеко взвыли собаки, хором, будто предупреждая. И мальчишка дернулся на этот звук. Обернулся. Вперился взглядом, но вовсе не в Анну.
Аргус?
Он держался рядом. Он втянул воздух и тихо рявкнул. А мальчишка подпрыгнул и, широко перекрестившись, уронил коробку. Попятился.
– Погоди. Не бойся, он не тронет…