). Однако и этому своё время.
* * *
Теперь об одном знаменательном явлении. О нём загодя писали газеты, частенько упоминали по радио — телевизоры тогда имелись лишь у немногих счастливцев. Не буду томить — речь пойдёт о солнечном затмении. Именно Валька предложил нам закоптить осколки оконных стекол — тёмные очки тогда стоили денег и считались атрибутом вражеских шпионов.
Ни к чему многие описания. Да, ночь среди дня. Да, собаки смолкли, а птицы загомонили. Но существовало нечто более важное.
Погасло дневное светило,
Закрывшись светилом ночным.
Дрогнуло чёрное стекло в моей руке — и кольнуло внутри (уже тогда!). Что-то было не так.
Внутри звучал зловещий мотив. Я ощутил себя букашкой, которую вот-вот раздавит чужеземная ножища. Этот набатный мотив проявился спустя полвека. Да, через полста лет тревожную тему угадал Эннио Морриконе: «IL TRIO INFERNALE».
Чтобы выразить внезапное откровение, мне тогдашнему не хватало знаний и слов. А сейчас недостаёт ясности воспоминаний. Понял многое, но успел позабыть, что главное нужно вспомнить. Осталась лишь странная тяжесть.
Знаете, на что это похоже? Представьте, что вы ребёнок. Роясь в шкафу, наткнулись на спрятанную шкатулку. Похоже, родители скрывают её от вас — любопытство разгорается. Ну-ка, ну-ка, что за секреты? Надеясь узреть таинственные сокровища, поднимаете, а там… бумаги.
Что такое?… Усыновление… Как?! Разве папа и мама не родные? Почему так?
Нечто подобное испытал я, ребёнок, глядя через закопчённое стекло на погасшее Солнце. Но детские переживания недолговечны — новые заботы вытесняют их с лёгкостью.
* * *
Вернёмся к нашему атаману. Нет, уже не к Вальке.
«ВАЛЕНТИН ДЕВЯТАЕВ», — значилось на афише, спустя тридцать лет после детства.
«ВАЛЕНТИН ДЕВЯТАЕВ… Заслуженный артист… Начало в 18 часов».
Он? Наверное. Не может ведь так совпасть: Валентин Девятаев, Свердловск.
Вечер, полутёмный зал. Солист выходит на сцену, сомнения остаются. Но вот запел… Валька, наш заводила Валька!
Репертуар из Ободзинского, «Эти глаза напротив» и прочее, — исполнял он здоровски, не чета нынешним голубым с голубого экрана. И родилась весёлая идея. А что? Валька — артист, то есть натура чувствительная. Может получиться.
По окончании концерта захожу в комнату за сценой — то ли гримёрную, то ли уборную… в приличном смысле слова. Там процесс для узкого круга: поцелуйчики, опять же цветочки. Интересно, куда артисты девают этакую прорву букетов?
Скромно пристроившись в уголке, жду, пока девицы испарятся. Валька сидит у зеркала, не замечая меня. Не тот, что на сцене, полный энергии и бьющей через край радости; наоборот, усталый, с потухшим лицом.
