Белый был из той жизни. Насыщенной страстями, голодной и счастливой. Где чуть не все девчонки были восхитительны и желанны; рубль был деньгами, а доллар — преступной мечтой; где обычный обед — три пончика-два чая; а три пива-два гарнира — обед воскресный. Та жизнь длилась долгие четыре года и вместила едва ли не бо́льшую часть моего века. От тех славных времён осталось манящее послевкусие табачного дыма от болгарских сигарет «Шипка» и лёгкая ностальгия по гранёным стаканам.
Встретиться с ним хотелось давно. Ведь именно с Белым были связаны самые колоритные эпизоды той жизни. Смотри-ка, даже в мыслях я не произнес его имени — Толя, Толя Ратников. В той жизни мы по именам друг друга звали редко.
Интересно, а меня Белый узнает?
Вот он вышел из книжного. Куда же теперь? Так, открыл дверь… Ага, он же увлекался холодным оружием: штыки, кинжалы, сабли. А тут как раз оружейный магазинчик. Придётся подождать.
Десятки лет ту жизнь почти не вспоминал. А как увидел однокашника — тут же проявилась картинка.
* * *
Что вытворял Белый с финским ножом! По выходным, когда почти все обитатели сваливали из общаги, он демонстрировал атрейский способ. Присутствовали также Шплинт, Корчём, и Тилибом.
Выйдя в длинный коридор, на всякий случай мы стучали в ближайшие двери — не выскочил бы кто часом под нож.
Изюминка заключалась в технике метания. Не только рабочая рука, всё тело в миг броска напоминало змею, а ещё больше — кнут. Роль кнутовища играли ноги, до бедер, а корпус и рука набирали разгон по возрастающей.
— Теоретически, — изрекал Белый, — скорость ножа может быть и звуковой, треть километра в секунду. Но лимитирует рука, точнее, прочность сухожилий. А потому реально — до двухсот метров.
Однажды кто-то спросил: а можно ли увернуться? Белый улыбнулся:
— Один-единственный шансик, пацаны. Следите за его бёдрами. Важно уловить начало разгона. Если противник в плохой форме или небрежничает, надежда есть. Такая вот ситуёвина.
Проверять на себе решался лишь Корчём.
Итак, собравшись в коридоре, мы стучали в комнаты. Корчём облачался в доспехи. На область сердца, поверх самодельного бронежилета привязывали пару конспектов — чтобы не портить броник.
Отойдя на шесть-семь метров, Белый вынимал сталь из ножен; вращение бёдрами он повторял всё быстрее. Но то была лишь примерка.
Потом Белый, странно усмехаясь, убирал финарь обратно; на свет появлялся другой, с тупым концом. Мгновенный толчок бёдрами, тело сжимается в плотный комок мышц, хлёсткий взмах рукой и — страшный, пронзительный крик:
