Я достал бумажник с рублями и баксами — любимыми двадцатками с президентом Джексоном:
— Скорей, скорей, вся сдача твоя.
Но коротыш купюры не взял, рука его так и дёргалась к фуражке. Гаишник — и не берёт? Чёрная фантастика.
Но вот жвачное заинтересовалось. А, братец, похоже, ты просто очумел от звукового удара. А зелень-то любишь, по ручонкам вижу — любишь. И что ты мне суёшь? Проку-то мне от палки твоей полосатой. Точно, блин, очумел.
А что же мой спецназовец? Тот, из «Антикиллера»? Презрительно улыбаясь, он подошёл к нам — и мигом ухватил жезл. Вернулся на место, в другой руке у него оказался нож. Я узнал бы его из тысячи: финка Белого. Та самая.
Чёрный спецназовец срезал кусок от полосатой палки. Надо же, я-то полагал, что гаишные жезлы — резиновые, двойного назначения. Оказалось, дерево. Стружка падала на асфальт, спецназовец изредка поглядывал в мою сторону. Нехорошо поглядывал. Значит, не обошлось.
Отбросив исструганный остаток, гоблин развернулся ко мне. Финку он держал как надо: рука вперёд, лезвие прямо и чуть вверх.
Следите за его бёдрами, — вспомнилось из другой жизни. Его бёдра начали разворот, то самое начало разгона. Спецназовец не торопился, утрируя вращающее движение, повторяя многократно, как делал Белый. Но теперь это был не Белый. Чёрный человек. Живой механизм смерти.
Какая же я лёгкая добыча! Почти обезноженный, идеальная мишень. Господи, но я же совсем не готов! Семья не знает, и… «Сошейте мне бронежилет», — всплыли в памяти смешные слова маленького сына.
Вижу, как, сидя на железной скамейке, хватаюсь за грудь, бессильным мешком валюсь на землю; люди проходят мимо, мимо; развелось этих бомжей, скоро в Мавзолее ночлежку устроят; да нет, одет вроде прилично; значит алкаш, небось раньше такого в Москве не допускали; щупают пульс — пусто; вызывают «Скорую»; моё бездыханное тело увозят; всё ясно: инфаркт; неясно другое: отличная кардиограмма за неделю до этого.
Взглянул исполнителю в глаза: давай уже, хватит кошек-мышек. Чёрное тело, закрутившись до упора, взвилось, как распрямившаяся тугая пружина; раздался страшный, резкий крик: …и — й — Я!!! - крик перешёл в свист — и через секунду звон разбитого стекла со стороны Провала.
Я… я живой.
И боль в колене ушла.
Спецназовец помог подняться сослуживцу, ещё одному; и вот они все на ногах, и все на одно лицо — статисты.
От меня до Провала метров двадцать: десять — до и десять за канатом. Важное скрывалось там, за срезом шахты, и чтобы разглядеть, нужно приблизиться вплотную. Но почему путь перекрыт канатом?
