Около 1154 года Томас Монмутский называет Годвина священником, но, вероятно, он все еще был дьяконом (то есть занимал более низкое положение в церковной иерархии). В это время он упоминается в одном из писем, которые епископ Герберт Норвичский посылал некоему Годвину и его брату Уильяму[152]. Епископ Герберт заверяет обоих братьев, что их отец примирился со своим братом[153]. Епископ также обращался к тому же самому дьякону Годвину ранее, когда упрекал его за отступничество от монашеских обетов: «Но если ты вошел в число наших сограждан и стал монахом нашего монастыря, почему же ты живешь в деревне?»[154].
Согласно документу, подписанному епископом Лозингой до 1119 года, некий дьякон по имени Годвин и его жена сделали щедрый вклад на церковь и собор. Муж отдал все свое имущество, земли и все права, проистекающие из владения «моей церковью в Крессингеме», чтобы монахи приняли их с женой «ради моей души и души моей жены»[155]. Затем он обещал, что вернется к монахам: «Я обещаю, что в вышеупомянутой церкви я облачусь в одеяние веры и стану иноком, когда Господь подвигнет на то мою душу и когда господин епископ Герберт обяжет меня к тому после смерти моей жены Эдивы»[156]. Хотя совершенно уверенным быть нельзя, весьма маловероятно, что в окрестностях Норвича проживал еще один клирик по имени Годвин с женой и свояченицей по имени Эдива (иногда Эльвива или Левива). Почти наверняка это были дядя и тетя Уильяма.
Как указывалось в документе о дарении, и мужа, и жену должны были похоронить на монастырском кладбище[157]. В рукописном списке грамоты Годвина и Эдивы, хранящемся в сокровищнице собора, слова «душа моей жены» (anima uxoris) подчеркнуты – это говорит о том, что впоследствии с грамотой сверялись, возможно, когда в соответствии с документом была затребована привилегия погребения вместе с иноками[158]. Не исключено, что и мать Уильяма предприняла аналогичные шаги и что ее, как и ее брата и золовку, похоронили на монастырском кладбище по заранее заключенному договору, вне зависимости от посмертных чудес, якобы совершаемых ее сыном. Поэтому вероятно, что у семьи Уильяма были более сложные и глубокие связи с приоратом, чем это следует из сохранившихся документальных свидетельств.
Хотя вышеуказанные отождествления весьма интригующи, они являются предположительными. У нас больше оснований просто сказать, что семья Уильяма была семьей клириков, как говорится в «Житии и страстях» Томаса Монмутского. Особо тесные связи с церковью давали им определенные привилегии. Среди родственников Уильяма имелось три священника, два монаха, а его мать похоронили на монастырском кладбище
