Вероятно, Ирина слишком долго терпела. Лимит терпения был исчерпан. И сейчас эта хрупкая женщина крушила шведов со страшной силой. Когда полиция вбежала в квартиру, перед их взором предстала живая картина: на полу в истерике билась, как раненая птица, молодая женщина. А два здоровых мужика трясущимися руками убирали осколки стекла и посуды. Это были осколки разбитой жизни.
— Я не хочу жить! — кричала Ирина. Странно, но она кричала по-английски. А жить она действительно не хотела ни в России, ни в Швеции. Она не хотела жить в мире, который ее не принимал, в котором ей не было места и где для нее не осталось любви.
Полицию не интересовало количество любви на душу населения, и Ирину доставили в больницу. Проснувшись утром, она с удивлением рассматривала свое новое жилище. Белые палаты, кровати на колесах, двери не закрываются. Очень уж услужливый медперсонал и какие-то странные больные. Когда к ней подошел негр и сказал: «Сестра, мне так не хватает секса», — она с ужасом поняла — психушка.
В коридоре стоял телефон. Ирина набрала номер: «Ханс, забери меня отсюда!»
— Конечно, любимая, я все для тебя сделаю.
«Ага, боится, значит, уважает», — злобно подумала женщина.
Наивная, она и не предполагала, что закон на ее стороне, а над «мальчиками» нависла опасность. Она приехала здоровая выходить замуж, о чем в письмах писал ей «жених» Ханс. А через несколько месяцев она уже в психушке. Криминал налицо. Тут пахло хорошей денежной компенсацией. Но у Ирины, видно, притупилось обоняние.
Последние две недели она провела в загородном доме для жертв семейного насилия. У нее была отдельная комната с телефоном, видом на природу и трехразовое питание. И никто не ходил из угла в угол, не кашлял и не требовал выполнения супружеских обязательств. Не нужны были деньги и работа, не нужен был даже муж. Интересно, а можно получить визу на вечное проживание в доме жертв насилия?
Самолету потребовалось столько же времени, чтобы доставить ее обратно на родину. Девка вернулась. Выданье продолжается.
В телеграмме было всего несколько слов: «Отец умирает. Срочно нужна кровь». Мать прочла телеграмму и запричитала: «Я так и знала! Возник через столько лет, чтобы опять сосать из нас кровь! Не пущу. Ты и так еле ходишь!» Она продолжала что-то говорить, но я не слышал слов, только видел полные слез и боли глаза.
Он ушел от нас, когда мне было семь лет. Детство с его уходом закончилось. Я старался не подавать вида, но никак не мог понять: почему? за что?
