— А ваша правда, как, впрочем, и моя никого и не интересует. Одни захотят, чтобы вы подтвердили одно, другие — чтобы вы сказали другое, а кто-то, возможно, просто предпочтёт вас убить. Оставьте всё и уезжайте, Габи, уезжайте в провинцию. Манеры помогут вам изобразить столичную вдову из благородных.
— Но это же запрещено законом?
— А, — я махнул рукой, — в ближайшее время вряд ли кому-то будет до этого дело.
В любом случае оставаться под своим именем ей было гораздо опаснее, но я не стал этого говорить. Габи оказалась достаточно умна, чтобы забеспокоиться уже сейчас, а излишний страх только помешает ей действовать.
— Почему вы говорите со мной так прямо?
— Я не знаю никого, кому вы причинили бы достаточно зла, чтобы заслуживать смерти или заточения.
— Спасибо вам, — сказала она после небòльшого раздумья. — Я пошлю слуг собирать вещи, рассчитаю почти всех и уеду завтрашним утром. Бòльше всего мне не хочется отсылать музыкантов.
— Думаю, если вы оставите одного-двух, это не привлечёт к вам лишнего внимания. Не буду вас бòльше задерживать, поспешите.
— Как, — сказала Габи, подходя ко мне, — вы уже уходите? Вы ведь, пожалуй, можете надеяться на мою благосклонность.
До меня доносился слабый запах её тела, и от него кружилась голова. С трудом я произнёс:
— Я не особенно молод, не слишком красив и не хочу, чтобы вы отдались мне из благодарности.
— А ты горд, — прошептала Габи. — Ну же, не заставляй меня говорить того, чего женщине произносить нельзя.
— Чего же?
— Я хочу тебя. Иди ко мне.
Я бòльше не мог себя сдерживать. Слишком давно я не знал женщины. Я расстегнул на Габи пояс, обнажил её грудь и надолго прильнул к ней. Потом, немного отстранившись и впитывая всем существом её запах, я попросил:
— Скажи мне это ещё раз.
— Я хочу тебя, Шади.
Она стала раздевать меня — совсем иначе, чем я, медленными, ласкающими движениями — и неожиданно остановилась.
— А шрамы у тебя не только на лице, Шади. Откуда так много? Ты же не был на войне.
— Совсем недавно на меня напал ульф.
— Понимаю, и так несколько лет подряд, пять или шесть раз. Я в состоянии отличить свежие шрамы от старых. Ты счастливчик, Шади, если до сих пор жив. И ты ведь совсем не щёголь, зачем тебе лучшее шёлковое бельё? Его легче достать из раны, так ведь?
Я заткнул ей рот поцелуем, и бòльше мы ни о чём не говорили. Габи увлекла меня в спальню, и там мы окончательно стали похожи на детей, которые поняли, что взрослых рядом нет, и расшалились. Мы занимались любовью, потом ласкали друг друга, щекотали и дурачились, чтобы снова захотеть любви, а моя госпожа в окне отмеряла оставшееся нам время ночи. Наконец я почувствовал, что засыпаю, а Габи укрывает меня мягким одеялом.
