Правда, я и тут напустил тумана, когда перед закупориванием наполненных водой бочек, я трижды молился, затем выливал туда из своей фляжки немного лимонного сока, чтобы она как можно дольше не цвела, да и с цингой это вроде бы как должно было помочь нам побороться. Понятное дело, что никому я не говорил, что туда лью. И так во всех мелочах, почти в каждом случае, я делал какое-нибудь маленькое, но улучшение, вводя в недоумение команду и офицеров, но спорить конечно же никто не мог, корабль был мой, все расходы на жалование также нёс я. Попробуй тут поспорить или криво посмотреть, мигом окажешься на берегу, где уже ждали толпы других, желающих попасть на борт. Особенно таких добавилось после нашего последнего похода, когда вышедшие на берег люди, стали обеспеченными гражданами, всего лишь после одного месячного плавания.
— Сеньор Витале! — позвал меня Бертуччи с борта корабля, когда я закончил осмотр дополнительных комплектов промасленных хлопковых парусов, а также более крепких их льняных, штормовых собратьев.
— Да, капитан? — я задрал голову, посмотрев наверх.
— Вы назначили дату отплытия? Команда волнуется, и хочет попросить хотя бы день побыть с родными, — спросил он.
— Дайте им три дня, — отмахнулся я, — мы выходим через две недели.
— Благодарю за ответ сеньор Витале, — поблагодарил меня он, передав ответ мичманам и боцманату.
Дальше эта новость разлетелась по всем уголкам корабля. Большинство тряслись от страха, поскольку морская навигация по Средиземному морю была закрыта ещё седьмого ноября, мы же, словно в насмешку и попирание всех привычных морских устоев отчаливали в самый разгар зимних штормов. Поэтому команда боялась, крестилась и молилась, а их родные со слезами провожали их каждый день на корабль, где они несли службу, тренируясь и оттачивая своё мастерство, по положенным им должностям.
***
15 декабря 1194 года от Р.Х., Венеция
Утром я проснулся свежим и бодрым, несмотря на то, что допоздна разбирался с опять накопившейся корреспонденцией. Первому я конечно отвечал своему неизвестному сопернику по шахматной партии, который оказался весьма искусным противником, а дальше уже по мере важности лиц, кто эти письма присылал.
К большой радости мамы, неделю назад во всех соборах и церквях огласили приказ Папы, который снимал с меня отречение, и она тут же немедленно отвела меня на мессу, заставив к тому же принести дары епископу. Пришлось скрипя зубами и тут раскошелиться, лишь бы сделать ей приятное. Она и правда сияла от счастья в этот день, хотя морщинок на лице добавилось, когда упомянул за ужином о дне отплытия. Мама стала снова плакать, а отец её успокаивать. Когда же она успокоилась, он вынес мне византийский небольшой изогнутый составной лук с двумя мощными плечами, пару колчанов со стрелами и мешочек с тетивами.
