Но Раю не прославили. Некоторые товарищи передали Петру, что в райкоме была беседа с приехавшим из области корреспондентом. И товарищ Емченко прямо ему сказал, что не рекомендует больше поднимать Лычкину. Потому что она подзазналась, самоуспокоилась и оторвалась. Он не объяснил, от чего оторвалась, но корреспондент понял и поехал в другой совхоз, в «Красный казак», поднимать какую-то Марину Соловьеву, собравшую по сто с чем-то центнеров.
— Вот тебе пожалуйста, — почти удовлетворенно сказал Петр. — Добунтовалась.
Рая ему ответила, что она даже очень довольна, потому что надоело: из года в год все хвалят одних и тех же, будто других нет. Но в глубине души она, конечно, переживала и обижалась. Ну написали бы без ее имени, просто, мол, седьмая бригада добилась рекордного урожая, но все-таки хоть люди бы узнали.
27
…То ли к весне кончился на Раю запрет, то ли где повыше о ней вспомнили, а скорее всего, просто вышла такая воля у делегатов, потому что Рая хорошо и смело выступила, однако районная конференция выбрала ее на областную, а областная — на съезд партии.
Ибышев из пропаганды, который теперь уже перестал краснеть и стесняться, составил для Раи проект выступления. Однако товарищ Емченко его завернул: в обкоме составят, не районного ума дело.
Но никакого проекта не понадобилось. Рая прекрасно заседала на съезде, и слушала удивительные речи, и во время перерыва целых пять или десять минут разговаривала с самим Хрущевым. Они беседовали про виноград: почему все-таки так мало у нас винограда, когда на юге самые золотые земли зря гуляют. Хрущев сердито говорил, что это глупость и бесхозяйственность, которую надо поломать. И Рая с ним согласилась, сказала: «Правильно». А еще она сказала, что надо как-то прекратить это мучение с водой, и тут уже он сказал: «Правильно». И весело подмигнул какому-то дядьке, важному, как двадцать министров, вместе взятых.
А на последнем заседании вдруг — доклад о Сталине.
И Рая была просто потрясена всем, что она услышала про страшные дела и беззакония, которые назывались «культ личности». После этого заседания она осталась у себя в чудном номере на пятнадцатом этаже гостиницы «Украина». Как пришла в юбке, кофточке и жакете с орденами и Звездой — так она и лежала поперек широкой дубовой кровати. Думала, переживала…
Ей почему-то больше всего вспоминался Гена, как его несправедливо засудили, и еще грозные слова Гомызьки на том занятии хоркружка. И еще Павленко, который говорил: «Теперь уж кругом так: все за одного, один за всех». Только сейчас Рая догадалась, в каком он это смысле говорил.
