— Ты когда-нибудь закроешь свой поганый рот? — Вот это да… Впервые в жизни, ржа, слышу голос дедушки! Я реально думал, что этому Мечу давно лоботомию сделали и рот зашили. А он скрипит еще, старый хре...
— Простите, леди. — Здоровенный фирменно белобрысый дедуля учтиво поклонился сначала бабушке, потом матери и продолжил нести такое, от чего я сам едва не оржавел: — Я прошу прощения за неподобающие действия и, возможно, неуместную инициативу… но я ему сейчас рукоять вправлю, а потом буду готов принять любое наказание от своей леди.
И, не дожидаясь, пока совершенно оржавевшая бабулька (по ее ледяной физиономии почти незаметно было, насколько она выбита из колеи, но я-то свою родню знаю как облупленную) его остановит, шагнул ко мне и сгреб меня за шиворот здоровенной ручищей. Точнее, попытался сгрести.
— Слушай, ба, твоя оглобля совсем спятила. Скажи ему уже «к ноге». — Я еще раз увернулся от захвата, что в этом ужасно узком помещении было той еще морокой. — Ты молчал двести лет, так и продолжай. Как будто кого-то интересует мнение тупого придатка.
— Заткнись, ржавенок, — сквозь зубы приказал дед, таки поймав меня за воротник рубашки. — Еще раз посмеешь оскорбить мою леди — и я тебе лезвие в спираль скручу, не посмотрю на то, что ты мой родной внук. Или посмотрю и скручу еще раз, в другую сторону!
— Признавайся, его швея укусила. — Чтобы не разнести комнату и не наделать шума, на который могла примчаться «моя» Мастер, пришлось прекратить сопротивление. Тем более что дед меня пару раз встряхнул и дальше пока не продвинулся. Но и воротник не отпустил, маразматик ржавый. — Эти Ивановы заразные, не иначе. Распространяют вирус неадеквата. Засуньте старика в медеску.
— Ланселот, оставь его. — Наконец-то! Проснулась, бабуля. — Ты же знаешь, юнцу нельзя волноваться. Мы поступим по-другому. Мордред, сейчас же…
— Э, нет! — Воспользовавшись тем, что дед не посмел ослушаться, я освободил воротник и мгновенно отскочил подальше. — Ничего у вас не выйдет. Я больше не ваша собственность. У меня есть свой Мастер. И без ее согласия…
— Что-то я не заметила следов привязки. — Мамин голос звучал абсолютно безэмоционально и чуть холодновато. Зная ее, я с ходу определил, что она уже не просто в бешенстве. Еще немного — и даже мне, «нестабильному больному ребеночку», может не поздоровиться. Всего раз в жизни я ее до такого состояния довел, и результат мне не понравился. Две недели сидеть было больно… Э-э-э… нет, сейчас так не выйдет.
