— Я в сторожке не сижу и так хорошо материально себя не ощущаю. Как говорится в еврейской поговорке о некоторых, зачем мне делать тяжелое?
Кажется, он и Чаплин обижались, что Лев якобы благополучно устроился. Шел со своей картошкой рядом, получается, провожал до школы.
— Сегодня повезло с утра, продал один револьвер, — стал рассказывать, — и интересно, что его одна старуха приобрела. Сама еле ходит, куда ей? И даже не понимает, антикварный ствол или обыкновенный — ей все равно. Показывал, показывал, как заряжать, не соображает. Сам зарядил, даже одну пулю сделал, отковал ее кое-как из наполеондора, вставил. Теперь там, на месте серебряная, будто на вампира.
Бережно докуривал сигарету до конца, обжигая губы. Невдалеке от школы махнул сеткой в сторону.
— Ладно, мне домой. Иди, у тебя ведь в конторе такие важные дела! — не выдержал, добавил на прощание.
В сторожке Эдуардыч говорил с кем-то по скайпу. Этот скайп обычно не выключался здесь до позднего вечера. Оказалось, что с Мокеем из Горохового. Увидев Льва, тот, улыбаясь, радостно замахал рукой:
— Привет! Привет!
Мокей сидел по ту сторону монитора почему-то в таксистской граненой фуражке. Лев тоже приветственно поднял над головой сцепленные сжатые кулаки
— Ну, хватит. Потом будете радоваться, — остановил их Эдуардыч. — Давай дальше по делу.
— А не вышло ничего из дела. Не удалось раскрутить на разговор эту балерину, никак. Такая высокомерная оказалась.
Как понял Лев, орден решил узнать у балерины Шнайдер подробности нападения на нее. Для этого, вместо честно вызванного такси ей подсунули машину с переодетым Мокеем. Тот, изображая разговорчивого водителя, должен был вывести пассажирку на воспоминания о Танцоре. Но не вывел, та вдруг оказалась слишком неразговорчивой.
— Ну что она поведала, — пытался рассказать Мокей. — Что рост у Танцора средний и весь он без выразительных примет…
Мокей еще что-то говорил, но Эдуардыч раздраженно махнул рукой и выключил компьютер. Потом негромко сказал:
— Пока не приходилось иметь дела с таким запутанным преступлением. Даже цепью преступлений. Но должна появиться, откуда-то возникнуть одна мелочь, которая все объяснит. Всегда так бывает.
— А что, Эдуардыч, раньше приходилось заниматься сложными делами?
— Случалось. Распутывали запутанное. Никак не хуже ментов.
— Значит, веришь в гений магистра?
На это Эдуардыч не ответил, сказал:
— Шибко бранят меня на конклавах, шибко, и даже магистру немного достается. Сейчас торопят, требуют, чтоб мы быстрее той самой свидетельницей занялись. Балериной из театра, Мессалиной Шнайдер. Верят, что от нее можно что-то интересное узнать. Может ты знаком с ней, хоть слегка? Она ведь из вашего мира, театрального. Еще и в оперетте играла.
