Рядом хлопал пресс, монеты с серебряным звуком падали на стол рядом с аптечными весами. По-настоящему серебряным. От тряски стол немного качался, и вся гора серебра тоже звенела. Тонкий звон наполнял это подземелье. Слыша и видя все это вокруг, стало понятно, какой он могущественный и богатый, их орден. А деревня наверху — это так, декорация. Бор за стеной затих.
— Когда мы антиквариат делали, главмент уже коллекцию из наших монет принялся собирать, — послышался незнакомый голос из-за стены, — даже заказывать нам что-то. Из золота, серебра, даже из платины взялись ему монету лепить. Из чего попало, из всякого дьявольского металла.
— Платина, вроде, не совсем дьявольский, — сказал Лев невидимому собеседнику. — Из нее при царях деньги не делали. Худородным серебром его тогда называли.
— Главменту пойдет, — заметил рядом Леон. — Подлецу все к лицу. Такие всякие цацки любят, лишь бы деньги куда-нибудь вложить. А сейчас наполеондоры гребет, хотя и выговорить это слово не может. Таких, как он, не покупать, а мочить надо.
— И покупаем, и мочим, — опять донеслось из-за стены. — Но они снова и снова вылупляются. Откуда только? Орден стоит за народ, на него работаем. А когда мы работаем не слишком аккуратно, приходится платить. Когда надо, менты закрывают глаза. И уши. Звон серебра, этих наполеондоров им все заглушает. Вот так, Наполеон Николаевич, так-то, джентльмены! Отрадно, что чиновник у нас продажный. Плохо только, что берет много. Я сам главменту монету таскал, — Все слышался голос. — Не коллекционер он, а барахольщик. Своими побрякушками передо мной хвастался, а потом, особо, картинами Никаса Сафронова. Взглянул я на такие картинки: болван для болванов наспех пишет. Хотя бы про перспективу догадывался.
— Это Семен Рэмович, он у нас издавна ходок по кабинетам, — с насмешкой заметил Леон и кивнул на стену, — Сам Божко Семен Рэмович. Крупным чинушей был, депутатом даже, а вот к нам ушел.
— Признаюсь, в основном, потому, что оружие очень люблю, джентльмены, — опять донесся голос. Лев вдруг понял, что слышал его, этот голос, у себя во дворе, тогда ночью. — Вот, смотрите, что сделал. Сколько лет мечтал изготовить. Лелеял эту мечту.
В стене открылась грубая дверь из горбыля. Появился человек, большой, пузатый. Его простое лицо меняли старомодные густые бакенбарды. На этом архаически украшенном облике тоже где-то лежала металлическая грязь.
Он счастливо улыбался, показывая, лежащий на ладони, тяжелый пистолет с толстым стволом. Протягивая его, появившийся Божко сказал:
