1891
1891 год встретили весело. У меня служба шла успешно. Начальство было очень мною довольно, и я работал добросовестно. По библиотеке мне был дан помощник. Многие мне завидовали. В лагерях выбил полковой приз в 74 руб. На даче жили в д. Очипки на берегу р. Волги. Раз, сидя за ужином в 10 вечера, я увидел в стороне лагеря поднявшуюся ракету и подумал, что это тревога в лагере. Быстро бросил ужин, на велосипед — и в лагерь. Я мчался по узкой дорожке, по боковому валику, и за темнотой и в горячке не заметил свесившегося огромного сухого сука… Вдруг удар по голове, и я в канаве, а велосипед за валиком, но в голове мелькнула тревога, я быстро вскочил на велосипед и помчался в лагерь прямо в собрание… Там спокойно сидели офицеры и ужинали… «Господа, тревога»… на меня все с удивлением смотрят. Сигнальная ракета находилась впереди переднего лагерного караула и не выпускалась.
Когда заметили у меня на лбу шишку, и я рассказал о случившемся, то все стали хохотать… я сел пить пиво. Оказалось, что на даче Полушкинской рощи кто-то справлял именины Ольги (11 июля), и жгли фейерверк.
Маневры были в южной части Ярославского уезда. Были дивизионные маневры, 1-я бригада наступала с юга, 2-я обороняла г. Ярославль. Было 7 августа. В 4 часа пополудни наступающий отряд громил город. Я с охотничьей командой наступал на правом фланге и шел по берегу р. Волги. В 6 часов вечера последовал отбой, и мы возвратились в лагерь… Меня встретил брат Николай (он был уже подпоручик) и сказал: «Мама умерла»… Я переспросил… «Да, она скончалась, сидя на скамеечке у ворот и смотря на стрелявшую вблизи дома батарею». Я бросился переодеваться, и мы с братом побежали домой за Которосль. Дорогой я плакал, как малый ребенок, навзрыд, горько… горько… Отец был нем, из глаз тихо текли слезы… Через три дня схоронили свою маму на Леонтьевском кладбище, под березкой, которую я когда-то, 21 год тому назад, посадил прутиком… Спи, дорогая мама, есть чем тебя вспомянуть: добрая, милая, дорогая моя мама… Она вся была в нас и за нас. Мало теперь таких матерей.
Конец этого года прошел как бы под трауром на душе.
Брат Александр жил в своем доме и не выходил — его разбил паралич, все грехи молодости, я положительно не понимал, зачем он женился. Жена его, Екатерина Михайловна, была мученица, брат не мог без посторонней помощи даже закурить папиросу. Она была чудная хозяйка и все работала сама. Где вкусно можно было пообедать — так у ней. Она безвыходно была дома. Брат Николай жил с отцом в моей комнате.
