Я! Помню! Чудное! Мгновенье!.. Вместо мемуаров | страница 17



– А спектакль играть не трудно? Ведь сами говорите: третий месяц сотого года пошел.

– Я к каждому своему спектаклю отношусь с волнением. Когда подходит срок моего очередного выхода на сцену, уже заранее волнуюсь и готовлюсь. Каждый раз словно заново в него вхожу. И вот уже за сценой, за кулисами спокойно сижу и жду своей минуты и тихо вхожу – без единой мысли. И только тогда начинаю мыслить, когда начинаю работать. Вдруг без перехода принимается разыгрывать передо мной сцену из «Царя Бориса».

Я снова от неожиданности столбенею, ибо сидящий только что вполне расслабленный человек резко преображается. Меня он снова не видит, перед ним вновь Публика, и он Актер…


Клешнин.

           Ты мягко стлал, но не помог себе
           Медовой речью в горькую годину.
           Не помогли и казни. Над тобой
           Проклятье Божье. Мерзость ты свою
           Познай, как я; прими такую ж схиму;
           Сложи венец; молися и постись;
           Заприся в келье…<…>

Борис.

           С судьбой бороться буду
           Я до конца!

Клешнин.

           Так умирай, как пес!

– Вы не писали мемуаров?

– Нет, не писал. Начал было, но жил так активно, что писать было некогда. Я и сейчас так живу. А еще – верите ли – и сегодня живу повышением мастерства актера, каждый раз заново делаю роль, все время над ней работаю. У меня на столе всегда томики работ Станиславского. Недавно сказал ректору Щукинского училища, где преподаю: «Я должен говорить о слове, я недоволен тем, как нынче говорят. Русский язык – это лучший язык в мире, он способен передать тончайшие движения души. А говорят дурно, скверно депутаты парламента и даже дикторы телевидения.

– Вы смотрите телевизор?

– Конечно. Меня интересует сегодняшний день, и я в ужасе от той наклонной плоскости, на которой мы находимся. Что же будет дальше с Россией?!

– А о новой роли думаете, ну, хотя бы мечтаете о ней? – говорю я, поскольку наслышана, что все эти годы Анненков приходил к художественному руководителю Малого театра и спрашивал о «планах на него».

– Я боюсь новой роли. Потому что нужно репетировать каждый день. Я думаю о том, доживу ли до 21 сентября, когда мне исполнится 100 лет, чтобы сыграть одну из двух своих последних ролей. Конечно, я мог бы взять новую роль и сыграть ее. Например, с удовольствием сыграл бы Отелло…

– Отелло? – я не успеваю сдержать удивленного возгласа.

– Вот и Вы туда же! Я сказал как – то об этом своем желании руководителю нашего театра Юрию Соломину, а он в ответ: «Только через мой труп». Боится, наверное, что не выдержу.