Затем перелет ударил поблизости от нашей коновязи. Несколько людей и лошадей было убито и ранено. Легко ранены были мой конь и мой вестовой, взятый из академического полуэскадрона и носивший громкую фамилию Пушкина.
Примерно около полудня положение на участке стало критическим. Резервов у меня никаких не осталось, и отбивать противника контратаками было нечем. Не располагал резервами и штаб дивизии, так как Шипов, получив от меня по телефону тревожное донесение, мог предложить в качестве резерва только самого себя.
– Хотите, я приеду к вам? – спросил он меня. Конечно, я отказался от этой поддержки – чисто нравственной, – прося найти роту или две с пулеметами.
Между тем австрийцы повели атаку по всему фронту. Главное давление было вдоль шоссе. Мой крайний правый фланг, вытесненный из своей основной позиции, зацепился за кладбище. Неприятель теперь обстреливал его, имея в виду им овладеть. Как раз в это время мне донесли, что прибыла рота, присланная по настоянию Шипова из соседней дивизии. Я вышел к этому «последнему» резерву навстречу и решил лично направить его для усиления слабого гарнизона кладбища и, если бы понадобилось, повести в контратаку. Рота по числу людей оказалась полуротой, и командовал ею фельдфебель. Какого она была полка, не помню, но знаю, что второочередного, с синими отличиями, то есть второго по номеру в дивизии.
Я взял с собою полкового адъютанта и кое-кого из связи. Сначала мы пошли по пахоти целиной, от закрытия к закрытию, но было очень вязко, нога утопала в глинистой почве; скоро это мне надоело, и я сказал сопровождавшим меня, чтобы они продолжали движение – осторожно и целиной, а я пойду прямо по шоссе.
Я встретил тут новую роту, шедшую согнувшись в пришоссейной канаве, в этом случайном ходе сообщения, приближавшем к кладбищу. Поздоровавшись с людьми, я пошел впереди них вместе с фельдфебелем. Противник заметил наше движение и открыл огонь – шрапнельный вдоль канавы и пулеметный во фланг, со стороны лесистой горки. Пулеметные пули густо шлепались на шоссе, поднимая взбрызги пыли, как это делают первые тяжелые капли дождя. Одна шрапнель разорвалась очень метко и низко, как раз над головой нашей маленькой цепочки.
Она так окутала дымом фельдфебеля, что я думал, он убит. Но дым рассеялся, и я увидел фельдфебеля живым и даже не раненым. Мы продолжали движение.
Я остановился, когда рота развернулась и побежала к кладбищу, которое отстояло теперь шагах в пятистах.
