— На самом деле, Альфред, — говорит Пенфилд, — мне начинает казаться, что на переднем плане твоего сознания были женщины…
После переходного возраста у твоего сознания попросту нет переднего плана. Тебя бомбардируют стимулами. Девичьи лица на рекламных щитах. Девичьи лица на билбордах побольше. Разрезанные на куски тела на плакатах. Кусочек там. Кусочек сям. И это касается не только девушек. Это обо всем сразу. Машины, здания, говорящие головы из телевизора, тучи москитов, следы от самолетов в небе, постоянно меняющиеся мужские голоса в телефоне во время ужина, сцены сражений в вечерних новостях, рок-кумиры, покрытые бесконечным слоем блесток, вся эта трепотня, рассыпающаяся на отдельные фрагменты, чтобы тебе удобнее было ее глотать, мистер Юная-Черная-Дыра-Духовности. Твоя голова — мишень для зенитного огня, которым лупит по тебе свихнувшийся двадцатый век. За исключением времени, когда ты ухлестываешь за какой-нибудь смазливой девицей.
— Да ты волочишься за юбками, как мартовский кот, — говорит мамаша. — Совсем как Уэбб в свое время. Господи ты Боже мой.
Это помогает сосредоточиться. Когда их лица и тела находятся под тобой, они перестают быть рекламными афишами. И ты снова человеческое существо, а не радиоприемник, не воронка. Сам акт словно наводит ненадолго порядок в хаосе, что рикошетит со всех сторон и стремится превратить тебя, пока ум цементирует все впечатления вместе, в причудливую картонную коробку с несовпадающими деталями пазла.
Это называется волочиться? Сопротивляться, при помощи нежного союза тел, последствиям того, что пазл с изображением кошек состоит деталей, которые, если их собрать, покажут… ну, скажем, боевую часть зенитных войск на острове Коррегидор.
— Боже, — говорит Зоокоп, — более высокопарного оправдания для того, чтобы шляться по бабам, я еще не встречал.
В старших классах не продохнуть от кошачьих. Сексуальные кошечки, светские львы, кошки, которые гуляют сами по себе, мертвые кошки. Некоторые из них люди, некоторые — нет.
Ты препарируешь кошку на уроке биологии. На гипсовой подставке, закрепленный на растяжках, стоит отбеленный скелет четвероногого. Мистер Остин, по совместительству тренер девочек по легкой атлетике и софтболу, клятвенно заверяет, что раньше скелет был представителем Felis catus, обыкновенной домашней кошки.
Теперь, когда обнажились вытянутые кости, а череп засиял причудливой хрупкостью, скелет напоминал остов какого-то доисторического животного. Памела ван Рин с двумя или тремя другими девочками хочет знать, откуда берутся лабораторные кошки.
