Он молча и равнодушно пожал плечами.
Ладно, сама посмотрю.
Я наклонилась вперёд, чтобы заглянуть и увидеть прикреплённый к мольберту лист.
— Что ты делаешь!
Надо же, он ещё и толкается!
— А ты?
— Что за беспардонность?
Ба! Да он ожил прямо, глаза засверкали.
— Тебе жалко, что ли? Дай посмотреть.
Я попробовала снова, в этот раз он не толкался, а взял меня крепко за плечо и осторожно удержал на месте.
— Не нужно, — сказал неожиданно мягко.
Лезть напролом сразу расхотелось.
— Ладно. Так что ты тут делаешь?
Несколько секунд тишины и…
— Просто думаю.
— Думаешь?
— Ну да. Здесь тихо, спокойно. Пока тебя не было, никто не мешал.
— Пока меня не принесло, ты хотел сказать? Вижу, вижу, хотел. Тут пыльно. И о чём думаешь? — Я непроизвольно покосилась на колонку. Заунывные трели скрипки или виолончели, чёрт их разберёт, наводили серость и тоску. С такой музыкой кто угодно взвоет.
— Тебе правда интересно? — На его губах появилась слабая улыбка. Такая мягкая.
— Мне интересно знать обо всём, что я нахожу на чердаке. Обидно, когда находишь, к примеру, чьи-то старые фотографии, и некому о них рассказать. А ведь это чья-то жизнь, кому-то они были очень важны — люди, которых давно нет в живых. Кто они? Как жили? Чем дышали? Никогда уже не узнаешь. А ты вот можешь о себе рассказать.
Он смотрит пристально, даже слишком, так и хочется опустить глаза в пол. Но что я, робкая школьница какая-то, что ли? Привычно задираю подбородок.
— Это долгая история, — продолжает улыбаться Лев. И кто ему имя-то такое нелепое дал?
— Я не спешу. — Можно поболтать руками, вытянуть ноги, в общем, устроиться поудобней.
Словно получив разрешение, от откидывается на спинку стула и расслабляется.
— Не спешишь настолько, что станешь слушать?
— Мне очень интересно, уверяю тебя!
— Ладно. Для чего живёт наше поколение?
Признаться, челюсть моя всё-таки отвалилась.
— Чего?
— Ты думала когда-нибудь, для чего мы живём? Каждый из нас? Мы, наше поколение. Предыдущее погрязло в склоках и погоне за рублём. Они как в террариуме, только и думают каждый сам о себе — как лучше устроиться, как украсть, чтоб не посадили и подороже продать всё, до чего дотянуться руки. Они продали всё — честь, совесть, свою землю… своих детей. И что?
— Что? — Глупо повторила я.
— Вот и мне интересно — что? — Он сложил руки на груди, скривил губы. Посмотрел куда-то в угол, нахмурился и его вдруг словно осенило. — Слушай!
Он подскочил, взял в руки айфон, подключённый к колонке и что-то включил. Музыка была смутно знакомой, а когда начались слова, Лёва сделал громче. В тесном закрытом помещении чердака прогрохотало:
