— Ну, и чего ты там делала? — Спросила Светка.
И вот что забавно — я снова не ответила правды. Просто пожала плечами, взяла полотенце и ушла в душ. Моя Находка осталась моей. И делиться я пока ни с кем не готова.
* * *
Со следующего дня началось трудовое воспитание.
Огромные промышленные швейные машины напоминали древних роботов, их внутренности то стучали, то звенели, то натужно кряхтели, и тогда нитки рвались и приходилось начинать заново.
Больше всего я боялась, что под безумно мельтешащую иглу попадётся моя рука — и будет на ней красивый такой стежок, сочащийся кровавыми каплями. Ну и нудно вообще было, сиди да шей огромные цветастые женские блузки. Для кого? Кто добровольно такое на себя нацепит? Загадка века.
И чем ближе становился вечер, тем нервозней становилась я. Внутри что-то трепетало, дрожало от нетерпения и с каждой минутой игнорировать собственную нервозность было всё сложней и сложней.
А всё дело в том, что я собиралась пойти туда, на чердак. И меня даже не волновало, что придётся врать Светке, чего я делать не любила, но в этот раз врать придётся, потому что взять её с собой невозможно. А что волновало, так это — будет ли на чердаке вчерашний парень?
Не знаю, по какой причине, но я должна была проверить.
Поэтому, как только закончился ужин, я отвела Светку в сторону и сказала:
— Слушай, подруга дней моих суровых, старушка дряхлая моя, у меня сегодня дела. Тебе есть чем заняться?
О, когда Светка молчит и буравит взглядом, жди неприятностей. В другое время я бы, возможно, напряглась, но голову занимал только чердак и невидимая наклейка «Мадонна», которую с некоторых пор я ощущала на своём лбу.
— Расслабься, если бы я собиралась сбежать отсюда, тебя бы не оставила.
— А что тогда ты собираешься делать? — Тут же спросила она.
— Секрет. Могут у меня быть секреты?
Светка этого дела жуть как не любила, но пыхтела смиренно. Не всё же ей брыкаться, я тоже бываю упряма как осёл — и тогда держись! Переупрямила же родителей, которые твердили, что Светка собьётся с пути — нет у неё другого выбора, сопьётся да родит лет в тринадцать, а там и до наркоты, лишения родительских прав и тюряги недалеко. Но я упрямилась — нет, она продержится. Упрямилась раз за разом, год за годом — и до сих пор.
— Ладно.
Подруга хмурилась, отворачиваясь, но уже смирилась, по голосу было слышно.
— Вот и славненько.
Больше меня ничего не держало — и оставалось только смотреть под ноги, чтобы они бежали не слишком быстро.
