Вода студеная обжигает разгоряченную кожу. Болью в висках трещат птицы, и совсем не весел их гомон, теперь Аглая расслышала. Тоскливое чириканье, мрачное дыхание леса. Не слышать их, не слушать предвестников нерадостного грядущего. Смыть боль, забыть на полминуты, пока волны ласкают тело, успокаивают разгоряченную душевной болью плоть. Закрыть глаза и погрузиться в пучину. На секунду перестать жить, чтобы потом вынырнуть, выдохнуть и попытаться не думать, не вспоминать.
Как же, мысли гонишь, а сердце бьется, замирает в мучительных приступах: «Игнат, где ты? Жив ли?»
– Пусти… Пусти, горюшко. Дай дойти путь. Силы дай!
И как будто слышит река. Бьются волны, окатывают тело, плещутся в лицо, остужая, и в висках стучит эхом: «Дай силы, дай», – то шепчут ее собственные соленые губы. И не сразу приходит понимание, что не речная то соль, а слезы. Не сдержались, текут по щекам, заполоняя взор. И мысли затуманиваются. Скользят по телу капли. Или не капли? Нежное прикосновение, от которого хорошо, отпускает кручина. Остаться здесь, в хрустальных водах холодной реки, навечно, навсегда. Заморозить прошлое и будущее. Ничего не будет, ничего не станет, ни дома, ни Обители. Будет покой – безразличный, холодный, вечный.
«Навсегда», – шепчут волны, заманивая глубже. И Аглая идет на шепот. Так хорошо, что слезы застывают. Отступают горести.
«В пучину, в тишину и покой, навсегда».
– Аля! – окрик. И будто хлестанули по щеке. Аглая остановилась, она стояла по самую шею в воде. Что за наваждение? Когда она успела зайти так глубоко? Еще шага два – и правда в пучину, навсегда.
– Аглая!
Она обернулась. На берегу стоял Тимир, подвернув штаны, по колено в воде. Уставшее, чересчур бледное лицо.
– Опасно так глубоко заходить, места здесь не тихие. Или ночь ничему не научила?
В горле встал ком. Аглая пошла к берегу, на ходу выжимая волосы.
– Отвернись!
– Что я в девках не видал! – нагло, но без похоти. – Да и не интересна ты мне. Куда как краше то, что у тебя за спиной.
– Снова твои шуточки? – Аглая прибавила шагу, уже не смущаясь собственной наготы. Было что-то в голосе Тимира, заставляющее испугаться. Он продолжал стоять, даже руку протянул, встречая. От дружеской помощи Аглая отказалась, прошла мимо, кинулась к вещам, схватила их и только тогда осмелилась посмотреть на реку.
«Хорошо, что сразу не оглянулась», – первая мысль, скользнувшая в голове.
Из воды на Аглаю с интересом, а на Тимира со страхом взирали три девицы. Со спутанными тиной волосами. Бледная зеленоватая кожа, мутные водянистые взгляды, волосы длинные прикрывают упругие груди. Они были бы хороши, если бы не были пугающе страшны в своем посмертии.
