Наследство | страница 6



— Блеск! Как влитое на тебе! — Сима вертела Надежду Игнатьевну за плечи, стараясь оглядеть ее всю, ее полное, круглое лицо мгновенно меняло выражение. — Нет, мне такое не к лицу. И военная форма не шла. А тебя то и другое будто сто лет ждало…

— Нам обеим больше идет белая одежда, — постаралась утешить сестру Надя, на ходу надевая халат.

Окна были открыты настежь, и в коридоре стоял чистый и прохладный, не госпитальный воздух. Непривычная пустота кольнула сердце Нади: скоро, совсем скоро уйдет последний раненый, снимут таблички с дверей, выветрятся больничные запахи, все забудется, как будто и не было ничего.

«Опять тоска! — подумала она и тут же ответила себе: — Оттого, что боюсь новой жизни? Не боюсь же, нет! Кедров просто не понял».

Они шли по коридору, спутницы военных лет, как всегда, врач впереди, а сестра слева, отставая на полшага, здороваясь с ранеными и перебрасываясь словами. Поскольку раненых в коридоре сегодня было мало, врач и сестра могли спокойно вести свой разговор.

— Местечко я уже приглядела, — сказала Серафима, почти выравнивая с врачом шаг. — Не сердитесь…

— Где?

— В Центральной поликлинике.

— Они меня тоже приглашали, еще в прошлом году.

— Держат для вас место, знаю. Потому, верно, и меня охотно берут. Как думаете, идти?

— Ты человек самостоятельный, иди куда хочешь. Дело знаешь. А мне в поликлинике будет скучно.

У раненых — кто сидел на окне, кто был за окном, на дворе, — оживленные лица, и это опять кольнуло сердце Нади. Высокий солдат с ранением в тазобедренный сустав («Сустав сохранить не удалось, но ходит вполне прилично», — про себя отметила врач) сказал:

— Денек-то, Надежда Игнатьевна, весенний.

— Домой зовет?

— Пора, Надежда Игнатьевна, скоро годовщину Победы будем отмечать, а мы все еще на военных рубежах. Пора!

— К маю поедете домой.

— Дай вам бог счастья… и женишка бы, как я, хорошего. — И засмеялся щербатым ртом.

Когда миновали группу раненых, Сима то ли в шутку, то ли всерьез спросила:

— Видать, не отоваритесь, Надежда Игнатьевна?

— Что? — не поняла врач.

— Да, говорю, женишка не прихватите. Выбора уже нет…

— Сима! Меня коробит твоя неразборчивость в словах. Не развито у тебя чувство такта.

— Нельзя и пошутить! После доктора Жогина и жизнь остановилась?

Надя умоляюще взглянула на сестру: как не поймет, что есть в душе у человека такое, чего никто не может касаться, никто, даже самые близкие друзья. А Сима этого не может понять и, видно, не поймет никогда.