В «Барри Линдоне» сложность заключалась в логистике кинопроизводства и неопределенном графике съемок. Сложность «Сияния» была в том, что Стэнли хотел, чтобы все было в точности так, как он задумал. Даже если это значило снимать одну и ту же сцену сотни и сотни раз. Во время съемок сцены, когда дубль заканчивался, Стэнли говорил, что это было хорошо, но нужно сделать третий.
– Зачем мы делаем то же самое, что делали вчера? – спрашивали все. – и почему вчера мы делали то же самое, что позавчера?
– Я не знаю, – просто отвечал я. И это было правдой.
В конце дня Стэнли поздравлял актеров и группу. По дороге домой я спрашивал его, что получилось сегодня, и он отвечал: «Мне очень нравятся кадры, которые мы сняли сегодня». Но если ему очень нравится, зачем тогда все эти дубли?
Долго ждать не пришлось, чтобы вопросы превратились в жалобы. «Почему мы все время работаем над одной сценой? Это трата времени, – протестовала группа, – мы опаздываем. Другим проектам приходится ждать».
– Они подождут, – отвечал я, – они начнут снимать свои фильмы, когда закончит Стэнли. Он подписал контракт со студией. Это не та вещь, о которой вам стоит беспокоиться.
За этим неизбежно следовало саркастическое замечание: «А, я понял. Он заключил сделку с Kodak, чтобы использовать всю их пленку». Эти замечания проходили за спиной Стэнли. Вряд ли кто-то из участников этих бесед знал, насколько я близок к нему, поэтому они не беспокоились из-за того, что он узнает, насколько они недовольны.
– Стэнли, группа жалуется, – признался я.
– Что они говорят?
– Ничего серьезного, остроты, шутки, они удивляются, зачем ты так много снимаешь.
– Все в порядке. Не беспокойся о них. Но дай мне знать, если они скажут что-то новое.
В конце концов они даже начали винить себя.
– Я сделал что-то не так? – спрашивал актер или техник в отчаянии.
– Нет, – отвечал Стэнли, – но давайте сделаем еще один дубль.
Даже у самых стойких пошатнулось самообладание.
– Что-то не так? Что ты хочешь, чтобы я сделал?
– Ничего. Ты все делаешь правильно, но давай снимем еще один.
Он никогда не отвечал, он просто продолжал снимать. Невозмутимо. Он относился ко всем одинаково, как к техникам, так и к актерам, независимо от их статуса. Я даже не просил его объяснить. Это была его работа, не моя. Тем не менее я не переставал задавать себе вопрос об этом, и я понял, что Стэнли никогда не «тратил» время, он всегда его «проводил». Еще один день работы над сценой значил, что время позволяло улучшить ее. Время не забиралось из следующей сцены. Вдобавок на площадке было слишком много народу. Игнорирование всех жалоб было его способом избегать споров. Осветители, специалисты по спецэффектам, люди из EMI и суетливые секретари – все были там, чтобы слушать, что он говорит. Если бы он сказал актеру, что он плохо работает, вся группа использовала бы его в качестве козла отпущения, обвиняя его в задержках. Поэтому Стэнли предпочитал ничего не говорить и довериться таланту актеров, которых он выбрал. Повторение сцены снова и снова помогало им достичь интенсивности экспрессии, которую он искал. В любом случае, он был достаточно толстокожим, чтобы вынести все их беспокойство и сарказм. В конце концов, он был губернатором.
