Почитая топтавшуюся на месте поклажу за ориентир, Яшин взошел на платформу с дальнего ее конца и теперь, жестоко исхлестанный дождем, спешил вперед. В отличие от прочих пассажиров, ютившихся в тот ранний час под навесом, Яшин отлично знал, кто в теремочке живет. В теремочке скрывались: рябые щеки, безбровый лоб и глаза без ресниц, а также карикатурный крючок носа. Подбородок же и губы там, можно сказать, не скрывались, так как их почти и не было. Рябое лицо. Капли дождя по лужам - ряб, ряб. Ястреб. Рябой ястреб. Рябые щеки, рябой нос у ястреба. Сине-оранжевые накладные крылья. Это несправедливо, - одернул себя Яшин, - называть Парвуса ястребом. Ястреб - хищник, а Парвус - клевый мужик, без дураков. Из тех, что всегда в сторонке, но стоит им испариться - и как без рук. Вечно на подхвате, готов помочь, удружить, взять на себя, позаботиться... порой предусмотрительный в таких мелочах, какие и в голову не придут, только дивишься - и как он додумался?
Яшин не стал здороваться. Он ухватил рюкзак за какой-то ремешок и, не говоря ни слова, потянул под навес. Рюкзак от неожиданности завертелся, засуетился, выпрастывая поочередно то правую, то левую кисть - а то и утиный козырек мокрой кепчонки. Уже под навесом, делясь сигаретами, Яшин укоризненно обронил, что стоять столбом под этаким ливнем - сущее безумие.
- Это не дождь, - усмехнулся Парвус, закуривая. - Это - просто так. Ты, небось, настоящего дождя и не видел.
- Ну да, - согласился Яшин, тоном проявляя нежелание спорить с очевидной клеветой. - Снял бы ты свою буксовку. Хочется посидеть. А на моей - нельзя, посуда побьется.
Они устроились на рюкзаке Парвуса и некоторое время курили молча. Изредка поглядывали на циферблаты часов. Под хрупкими стеклышками, усеянными каплями влаги, послушно тикало и стрекотало.
- Я всегда прихожу заранее, - объявил Яшин ни с того, ни с сего. - Я такой человек.
- Угу, - кивнул Парвус. - Я тоже.
Им не о чем было говорить. Минуты текли в безмолвии. Лица обоих постепенно растеклись, глаза смотрели в одну точку. Становилось зябко, мокрая одежда липла к телу. Сигарета Яшина превратилась в серый рыхлый столбик, никак не решавшийся упасть. Яшин пришел ему на помощь и, помолчав еще немного, спросил:
- Ты... заметил? Позавчера? Или, может быть, раньше? . . Еще до того, как мы собрались.
Голос его звучал бесцветно, глухо. Крупное пористое лицо ничего, кроме обычной беспричинной печали, не выражало.
