—Вас, продовольственных воров, на передовой сразу видно. Ты что, не знал про это?
—Вы, о чем?
—О твоей роже, которая в окошко не влезет. Ведь воровал же? Ничего не хочешь мне рассказать? Я не поп, но облегчить душу мне даже лучше будет!
— Не понимаю, о чем вы, товарищ сержант.
—Об ответственности, которую избежишь! Если на фронт попал, значит вины на тебе почти нет. Верно?
Володин мысленно ухмыльнулся. Такой вопрос был очень предсказуемым, и задали бы его в любом случае. Если не особист, то командир или политрук. Жирок и мышечная масса у него действительно были очень сильно не блокадными.
— Ничего я не воровал. Нечего там было воровать, — потрафил дедукции оперативника Володин. — Сказал же, когда часть расформировали, меня тупо списали в пехоту. Я же береговик, а не дефицитный специалист из плавсостава.
— Тебе лучше самому все рассказать, пока есть возможность. Какой с краснофлотца спрос? Предлагаю всего один раз, Володин! Только один!
— Товарищ сержант! — устало вздохнул Володин, постаравшись сделать это как можно более искренне. — Я, как вы заметили, простой кладовщик-краснофлотец. Продукты пиздить мне сильно не по чину, даже если бы они были на складе.
Особист насмешливо дернул щечкой.
—За это к стенке ставят, а не в пехоту списывают. — Тут Володин был на все сто процентов прав.
— И где тебя тогда так хорошо кормили? — не стал спорить с могучим аргументом оперативник.
Володин очень хотел бы ответить «в Смольном», но в этом случае проще всего было бы застрелиться самому. Коллаж «Каждому — свое!» с падающими на воротник щеками Жданова на фоне видных как на анатомическом атласе, ребер ребенка, прослушиваемого не менее чем он исхудавшим стареньким врачом, во времена оны произвел на него огромное впечатление. Настолько огромное, что он не поленился поинтересоваться историей производства в самый разгар голода ромовых пирожных для изнемогающей от истощения и найденного неокоммунистическими активистами в секретных источниках диабета партийной верхушки города.
Конечно же, открыв, что про литерное питание самых лучших представителей Партии и засекреченный «Гастроном № 1» для чуть менее лучших — «Типичное перестроечное вранье!», ибо Жданов, со слов его личной официантки, наел свои десять пудов тарелочкой постных щей в день. Не говоря уж о том, что привязываемая к фотографиям «ромовых баб» фабрика была закрыта в 1940, что тоже достоверно установили не желающие терпеть клевету на великих людей неравнодушные. В общем, все бы хорошо для честнейших профессионалов — историков Великой Эпохи и любителей сильной руки Вождя, но сюрприз подкрался откуда не ждали. В рассекреченных ФСБ оперативных сводках Ленинградского НКВД Володин нашел не только прекрасно себе работающую через полтора года после своего «закрытия» Вторую кондитерскую фабрику, но и часть перечня выпускаемой ей продукции. Где упомянутые пирожные «внезапно» нашлись.
