Судя по печальной физиономии, Марк не только не спал прошлой ночью, но еще и позавтракать не успел. Оценив его настрой, я безапелляционно согнала талбота с водительского кресла, использовав в качестве приманки остатки Брианниного пирога, незаменимого в скользких ситуациях. Домашняя выпечка подкосила решимость Марка, и он сдался, позволив мне усесться за заклинания, так что до летнего особняка Тар-Рендилль мы добрались за четверть часа вместо десяти минут, для разнообразия — безо всяких встрясок, сомнительных маневров и рискованных высот.
Герцогиня изволила спуститься почти сразу после нашего прибытия, поприветствовала меня милостивым кивком и велела лететь за ее экипажем, а после держаться за правым плечом.
Прощание с королевской семьей должно было пройти прямо в Летнем дворце — в крыле, которое традиционно использовалось как административное и вполне могло вместить всех желающих. Оттуда спускалась к неспокойному морю широкая мраморная лестница, и у пирса уже ждали три деревянные лодки, которым предстояло сгореть вместе с телами.
В холле успели соорудить мемориал: гигантский полукруглый стенд, сплошь усеянный фотографиями погибших. Два самых крупных изображения точно по центру были посвящены королю и королеве, и под ними уже скопилась изрядная гора цветов. А личность наследника так и осталась нераскрытой — тридцать улыбающихся мальчишек шли широкой полосой сразу под фотографиями Их Величеств, и ни один не был выделен из общего ряда.
У меня комок к горлу подкатил, и я, сдерживая совершенно не торжественный всхлип, крепче вцепилась в локоть Марка. Он на мгновение накрыл мои пальцы ладонью — и тотчас убрал руку, словно устыдившись своего жеста.
Леди София Канделария Тар-Редилль лично возложила очередной букет к мемориалу; ее дочь последовала примеру матери, ненадолго задержалась, скользя потерянным взглядом по улыбающимся со стенда лицам — и отвернулась, чтобы сопровождать герцогиню до трибуны. Я тоже остановилась, чтобы отдать дань почтения, хотя при виде безмятежного лица королевы меня продрал холодок.
А Его Величество выглядел, как старый знакомый. Пусть на официальной портретной фотографии он не мог позволить себе широкой усмешки, но я видела ее, будто наяву: левый уголок губ асимметрично задирается вверх, словно в противовес, чуть приподнимается правая бровь, со лба исчезают озабоченные морщинки, взамен подчеркивая глаза — чернильно-черные, затягивающие, колдовские. Совсем как у Ланса, точно так же нахально улыбающегося со всех объявлений о розыске…
