Внезапно где-то сбоку всхрапнула лошадь, и этот звук вывел меня из полузабытья. Я вздрогнула и прижалась к окну.
Экипаж сбавил скорость перед поворотом на боковой проулок, и я увидела, как вокруг оседланной лошади без всадника суетятся прохожие, окружив животное плотным кольцом. Я не могла разглядеть, что произошло, но масть лошади и приметную серую звездочку на морде узнала безошибочно, и сердце сжалось, а затем забилось отчаянно и гулко. Подскочив на сиденье так, что потемнело в глазах, я прошептала:
– Остановите.
– Что случилось? – раздался негромкий голос лорда Кастанелло.
– Какого-то бедолагу сбросила лошадь, милорд, – равнодушно откликнулся водитель.
Я услышала, как снова зашуршали листы – лорд вернулся к просматриванию бумаг.
– Остановите! – простонала я уже громче.
Водитель свернул к тротуару.
Меня трясло. Казалось, все чувства, что я сдерживала усилием воли, решили разом вырваться наружу. Я вдохнула – прерывисто, рвано. В горле словно ком стоял – разрастающийся, разбухающий ком.
– Что с вами? – спросил лорд Кастанелло.
Я дернула ручку двери, но та не поддалась.
– Там Эдвин, – со всхлипом выдохнула я.
Эдвин… Ну почему, почему он не мог, как этот франт Кастанелло, следуя моде, купить баснословно дорогой самодвижущийся экипаж? Зачем решил ехать верхом? Я словно наяву ощутила, как тряхнуло тогда карету, как гулко вскрикнул кучер, как завыла-застонала почтенная леди Осси, мать Эдвина, ехавшая чуть сзади в открытом экипаже. Я вновь потянула за ручку, отчаянно желая выскочить наружу и броситься туда, где лежал упавший с лошади всадник.
Моего лба коснулась рука в тонкой кожаной перчатке. Вторая рука перехватила запястья, вынуждая откинуться на сиденье.
– У нее жар. – Слова лорда слышались как сквозь толщу воды, едва доходя до сознания. – Галлюцинации.
Я дернулась еще раз, но хватка у лорда Кастанелло была крепкой.
– Едем домой, – коротко бросил он водителю, и экипаж тут же тронулся.
Я обернулась к лорду, чтобы хотя бы попытаться уговорить его вернуться, но перед глазами все расплывалось. Сознание покинуло меня, и последним, что я услышала, погружаясь в беспамятство, был шорох листов, соскользнувших вниз с колен лорда Кастанелло.
* * *
Я приходила в себя медленно, выплывая из забытья, в котором снова и снова переживала смерть Эдвина. Тело, ослабленное лихорадкой, не слушалось, голова казалась тяжелой, налитой свинцом.
В полубреду мне виделись неясные силуэты людей – приходивших и уходивших, осматривавших меня, о чем-то негромко переговаривавшихся. Одним из них, как мне казалось, был сам лорд Кастанелло. Он выглядел то ли озадаченным, то ли недовольным: брови нахмурены, губы сжаты в тонкую линию. Другой мужчина – вероятно, лекарь – что-то говорил ему, но я не могла разобрать слов.
